Пёсья матерь

А потом он женился на тетушке Андриане, они были идеальной парой. Но он такой ревнивец, ни на секунду не оставлял ее одну и постоянно брал с собой в турне. К тому же он был тот еще бабник, прямо так ей и признался, если тебя рядом не будет, я налево быстро схожу. И они были очень счастливы вместе, потому что и тетушке Андриане не сиделось на месте, ей нравилось бывать в новых местах. Во время войны в Албании (ай-да мы, ай-да молодцы, еще-то слабее противника найти на могли?) она побывала в пятистах семидесяти восьми городах и больших селах, пока они колесили в своих турне. И так ей открылся целый мир рецептов домашних сладостей − она с ума сходила по готовке, я на сцене, а ты у плиты, нежно повторял ей Замбакис. У них родилась дочь. Хорошо, что девочка, потому что в двух пьесах из репертуара было как раз две роли девочки-сиротки. Тетушка Андриана всегда норовила перекрестить ребенка, когда девчушка выходила играть сироту.

Ей самой муж не разрешал выходить на сцену, только разве чтобы убраться. Мне нужна порядочная жена, говорил ей этот бедолага. И тогда она взялась за гардероб: чинила костюмы Тоски или чахоточной Маргариты, склеивала дворец Нерона, когда тот рвался во время переездов, и заботилась о своем муже, особенно когда тот играл в фустанелле[32]: она всегда крестила его перед представлением, чтобы какая-нибудь фифа не сглазила, и проверяла, надето ли на нем трико. Потому что однажды она проворонила этого развратника, и он вышел танцевать цамикос[33]

без кальсон – по-видимому, хотел произвести впечатление на какую-то девицу в зале. Тогда он впервые получил от тетушки Андрианы взбучку. Но это было в первый и последний раз, больше она его не била. Ты скажешь, что он ей больше не давал повода. Ну да, больше без трусов на сцену он не выходил.

Они приехали в Бастион в октябре сорокового, незадолго до всем известного дня «Охи». В программе у них было только одно произведение – «Дочь сироты». Девчонке, играющей эту роль, должно было быть пять-шесть лет. Они устроили прослушивание: и все семьи, где были девочки, должны были отправить к ним свое чадо.

Все мамаши высшего общества, у которых были дочери, тотчас понеслись к портнихам готовить своих деток к прослушиванию. А мадемуазель Саломея как-то зашла к нам заказать рубец для своего жениха, увидала меня и говорит отцу: послушай, Диомидис, твоя дочь подходит на роль, пусть приходит, она и денег немного заработает.

Она сама отвела меня в кинотеатр «Олимп», и единогласным решением выбор пал на меня. За это до сих пор я обязана мадемуазель Саломее, именно она разглядела во мне талант. Они выбрали меня не потому, что я была дочерью мясника, не по знакомству, но потому, что разглядели во мне какую-то искорку, и тем самым открыли мне путь для будущей карьеры.

Я сыграла в пьесе, и мамаши высшего общества все так и взбесились, что их ненаглядных чад обставила дочь свежевальщика, когда они столько денег спустили на портних! Моя роль длилась две минуты, и даже там-то у меня не было слов, я играла маленькую девочку, и по сценарию ее овдовевшая мать побила ее и толкнула на свою сумасшедшую свекровь, а та – толкнула обратно, так что вообще до самого занавеса меня так и перекидывали туда-сюда по сцене как мячик.

В день премьеры двадцать шестого октября 1940 года я блистала на подмостках. Публика, все собравшиеся сливки общества, так и вздохнула с облегчением, когда увидела, что ребенку то и дело дают пощечины и только и делают, что швыряют по сцене как мешок с картошкой − такая была у меня роль. А так как тогда не играли понарошку, затрещины мне давали самые что ни на есть настоящие. Ох, тогда мне и впрямь небо с овчинку показалось! Меня бесконечно бросали из рук в руки, а одна из актрис была не очень-то сильной, так что я грохнулась на пол как арбуз, а пол был цементный. Но я даже ни разу не вскрикнула и не заплакала, потому что с того самого момента я полюбила славу. Мне даже заплатили три драхмы во время премьеры, наверное, это было, скорее, чтобы меня задобрить, как бы я не заартачилась и решила не играть на второй вечер. Но, конечно же, я играла и на следующий день, получила еще три драхмы и отнесла их матери. Вот так я вошла в мир театра.

Двадцать шестого числа была премьера, это был мой триумф, я играла дочь сироты, а двадцать восьмого началась война, ну все против меня! Саботаж! Замбакиса забрали в армию, и он умер, даже не успев попасть на фронт, − мул раздавил. Представления закончились, моя карьера приостановилась. Надо же было именно тогда народу сказать это чертово «нет» и положить конец моему успеху! Как бы там ни было, родина превыше всего, даже если эту родину и разглядеть сложно.