Пёсья матерь

Шерсть для фуфаек, которые на ночных дежурствах вязали взрослые женщины, доставала тетушка Канелло, женщина-загадка. Эта шерсть, конечно, была из старых поношенных свитеров, которые мы распарывали. Канелло по самоучителю выучила итальянский, вечерами она занималась, чтобы еще проворнее подслушивать разговоры итальянцев на телеграфе. За это при демократах ее представили к награде. Она и до сих пор разговаривает на каком-то псевдоитальянском языке.

Мадемуазель Саломея взяла кальсоны, и Канелло как-то бросила ей: ну да, у кого что болит. Кальсоны вышли огромные, она примерила их на брата Тасоса − те доставали ему до самых ушей. Ты все не угомонишься, куда они тебе такие гигантские, чего зря шерсть транжиришь! – отчитала ее сестра. Оставь ты этот мешок в промежности в покое, что они туда будут класть, бомбы?! Не вашего ума дело, настаивала мадемуазель Саломея. Я, может, и монархистка, но партизан уважаю. Ты их за кого считаешь? Они тебе что – гомункулы какие или низкорослые, как король Англии? (Она защищала местные интересы, но обидеть свое родное тоже никак не хотела.) Они высокие, как капитан Бессмертие! Хотя я уже тогда знала (с тех пор как немцы начали бросать их мертвые тела на площади), что партизаны в большинстве своем были малорослые и хилые-прехилые.

Тиритомбы совсем измучились от голода, но что мы тогда могли им предложить, мы и сами-то еле-еле держались тем, что приносил синьор Витторио, к тому же тетушка Андриана точно не приняла бы никакой помощи от предателей. Однажды три итальянца приволокли мадемуазель Саломею домой на руках. Мы все обомлели от ужаса, думали, что нас раскрыли. Однако нет. Саломея как обычно пошла вечером на прогулку (силы-то нам девать, конечно, некуда!): то была светская привычка, высшее общество Бастиона каждый вечер, и вот хоть пусть весь мир рухнет, выходило на центральную улицу на прогулку. Недавно я узнала, что этот обычай они сохранили и до сих пор. Голод голодом, а прогулка по расписанию! Выходили и девушки из низшего класса и всё воображали, будто бы за ними каждый вечер увивались ухажеры. Ну, в общем, ладно, Бог с ними. Мадемуазель Саломея ходила на прогулку, чтобы показать, что она принадлежит к высшему обществу, на своих высоких деревянных каблуках, вконец оголодавшая; ей стало дурно, голова закружилась от высоты, она подвернула лодыжку, лишилась чувств и рухнула прямо перед Карабинерией. Три итальянских пехотинца несли ее, тощую и бездыханную, точно пасхального барашка на вертеле. Потом по дороге она пришла в себя (об этом она рассказала мне при нашей встрече в Сфире). И как только поняла, что находится в объятиях аж троих мужчин, сказала мне: я что – дура, что ли, в себя приходить? Конечно, она предпочла бы офицеров, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба.

Незнакомцы принесли ее домой, а у меня, кроме воды, ей и предложить-то нечего, сказала тетушка Андриана. Ну, и вот итальянцы уже выходят, а тут им навстречу с визитом тетушка Канелло с сумкой, полной травы и кервеля. Марина с нетерпением ждала, что тетушка Канелло принесет им что-нибудь съестное, но, как только увидела корзинку, все поняла и прямо перед итальянцами как брякнет: ах, Божечки, снова гранаты? А кукурузный хлеб уж перевелся, что ли? Заткнись, малахольная, шепнула ей мать. Но, к счастью, итальянцы строили девушке глазки и ничего не услышали. А Тасос пошел воровать по деревням в лагере и вернулся с высохшим стволом и надувной камерой − стащил из какого-то брошенного итальянского грузовика.

Между тем наступил Новый год. То есть черный год. Наступал голодный год тысяча девятьсот сорок третьего. А дома у них был только один кочан цветной капусты да десять ручных гранат в морозильной камере, а еще три маузера под потолком. Крепитесь, сказала мадемуазель Саломея, может, все-таки придут англичане и мы с вами еще отведаем пудинга. Она не знала, что такое пудинг, но была настоящей англофилкой, потому что ей очень нравился английский король, вот это мужчина, говорила она. Если бы он за мной приударил, я бы сказала ему «да».

Чтобы укрепить каблуки, она вбила в них самые огромные гвозди и снова стала гулять в знак подтверждения своего высокого социального положения.

– Вот уж скоро и утро Нового года, – язвительно бросила ей тетушка Андриана. – Поспеют ли твои англичане с пудингом? Ты их с сорок первого все ждешь не дождешься!

И все же на обед на новогоднем столе у них было отварное мясо. Небольшой, правда, кусок, но все-таки мяса, и очень много бульона.

– Это мясо невозможно разжевать, – ворчала мадемуазель Саломея. – И почему оно фиолетовое? Это что, куница?

– Очень даже нежное, – злобно крикнула сестра. – Жуй хорошо, у тебя зубы отвыкли мясо жевать, и пей бульон да помалкивай. Не будешь больше падать в обмороки в объятия захватчиков.