– После такого приёма не решилась Зиночка других приятелей и знакомых своими визитами безпокоить. Дни в метро проводила, а ночевала на вокзалах… Пока деньги не кончились. Убегая из дому, она успела вытащить из сумочки кошелёк… На эти средства и жила: раз в день ела в какой-нибудь столовке из тех, что подешевле, и каждый день покупала два билета в метро… Утром и после обеда… Но ты сам можешь представить, сколько денег было в дамском кошельке… Она экономила изо всех сил, всё оттягивала этот страшный момент, но наступил-таки день, когда у неё не осталось ни копейки. А последней станцией, откуда её вытурили после закрытия метро, были "Сокольники"… Вот почему она решилась прийти ко мне. Ей просто некуда было деться… Мы с Лялей, естественно, накормили её, уложили спать. Вот на этом самом диване… Когда-то мы его "Павловским одром" именовали… Помнишь?..
Тут Николаша опять замолчал. Казалось, набирается сил перед решающим броском, а Павел вдруг, неожиданно, непонятно почему, понял, чем его рассказ через минуту-другую закончится. И ему захотелось попросить Николашу: "Не надо! Не рассказывай больше ничего!.." Но он сдержался. Не посмел. Понял, надо вытерпеть всё. До конца.
– Утром, пока Зиночка спала, а
Сказал и замер. Ждал, что на это друг скажет. Приговора ждал.
– Я так и знал, – медленно и тихо проговорил тот.
– Что ты знал?.. Откуда?!..
– Не имеет значения… И ты Зиночку… больше не видел?
– Нет… Не видел… Никогда…
Лестница, ведущая на антресоли, заскрипела, заохала, застонала. В комнату заглянула
– Мальчишки, как вы тут?.. Не заскучали без меня? – пробасила она, но, увидев, что приятели вовсе не рады её появлению, поспешно прибавила. – Не дрожите вы так, я мешать не стану. Ты, Павлик, не обижайся, но я твою "Сказку" с собой к Антонине на телевизор прихвачу. Уже пять минут, как трансляция из зала Чайковского идёт: Андроников про какую-то загадку "Н.Ф.И." рассказывать будет. Секретничайте себе на здоровье.
И снова лестница принялась недовольно вздыхать, ворчать и жаловаться на свою нелёгкую судьбу под тяжёлыми шагами тёти Ляли.
– Куда это тётя Ляля пошла? – Павел ничего не понял. – Почему "на телевизор"?
– Как "почему"? – в свою очередь удивился Николаша. – Трансляция уже началась.
Павлу было стыдно, неловко, но всё же он решил признаться в своей безпробудной тупости.
– А что это за зверь такой – "телевизор"?
Москалёв с грустью покачал головой.
– Ты даже этого не знаешь…
– Откуда?.. Представь, из какой глухомани я в Москву вернулся.
– Телевидение, это… это… это безпроволочная предача изображения на расстоянии… – начал объяснять Николаша.
– Как это?.. По воздуху, что ли? – Троицкий был потрясён.
– Ну, да… То есть не по воздуху, а… Эфир называется… Впрочем, что там долго рассказывать? – он встал из-за стола. – Пойдём, покажу.
– Куда?
– К Антонине. У нас в квартире она единственная телевизор приобрела. Пошли. Чего стесняться? Ты только взглянешь, чтобы убедиться, и назад. А то ведь я тебе толком всё равно ничего объяснить не смогу.
И, пока они спускались по лестнице, Николаша немного его просветил.
– На свою голову Антонина КВН-49 купила. Теперь по вечерам все соседи у неё в комнате собираются и, пока трансляция не закончится, по норам своим не расползаются. Ей впору билеты на телесеансы продавать. Нам сюда, – и он указал на дверь в конце коридора, за которой раздавался смех и приглушённые звуки радиотрансляции.
Без стука он открыл дверь. Тёмная комната была "под завязку" забита всем взрослым народонаселением квартиры № 1. В углу, возле окна, на тумбочке, помещался деревянный ящик, внутри которого голубым огоньком светился маленький прямоугольник, а перед ящиком, вероятно, для того, чтобы хоть немного увеличить изображение, на изогнутых металлических ножках стояла большая пузатая линза с водой. Внутри же светящегося прямоугольничка, как на крохотном киноэкране, двигался крохотный человечек и говорил нормальным человеческим голосом. Чудеса, да и только!
– Вы что, мальчишки, тоже захотели на Андроникова взглянуть? – раздался в темноте густой баритон тёти Ляли.
– Не отвлекайся! – громким шёпотом оборвал её Николаша. – Я Павлу телевизор решил показать. Он никогда его раньше не видел.
Все, сидевшие в комнате, как по команде, повернулись к вошедшим и с неподдельным изумлением, даже с каким-то мистическим ужасом уставились на Троицкого. Им не доводилось ещё встречать человека, который ни разу в жизни не смотрел телевизор. Павел Петрович покраснел до корней волос. Подобного позора, да к тому же публичного, ему испытывать прежде не доводилось и потому так мучительно захотелось бежать отсюда. Бежать поскорее!
– Пойдём отсюда! – взмолился он. Николаша всё понял и возражать не стал.
Они вернулись на антресоли.