Пётр и Павел. 1957 год

– Вот видите!.. Видите!.. – обрадовалась "личность". – Двадцать лет прошло!.. Значит, всё по закону!.. Всё, как полагается!.. На ваше удостовереньице можно взглянуть?..

– Какое такое "удостовереньице"? – удивился Троицкий.

– Ну, что могилка именно вам принадлежала.

Павел Петрович опешил. Не знал он, что на могилу тоже корочку иметь надо.

– Нет у меня никакого "удостовереньица".

– Нету?! – удивлению директора не было границ. Он встряхнулся и с нескрываемой злобой посмотрел на Троицкого, – Так что же ты мне лапшу на уши вешаешь, генерал сраный?!.. Поди докажи, что тут тёща твоя лежала!.. Ну!.. Докажи!.. А за оскорбление личности при исполнении ты, между прочим, ответить можешь!.. Паскуда!..

И куда только девалась трясущаяся, униженная "личность"? Через прищуренные глаза сочилась злоба, оскаленный беззубый рот брызгал слюной и извергал на Павла Петровича поток грязи и непристойностей.

А ему вдруг стало невыносимо скучно. Он уже стыдился своего недавнего взрыва и готов был чуть ли не прощения просить. Он узнал самое главное: все эти годы Зиночка не приходила на могилу матери, отчего и отнесли её в разряд "безхозных". Значит, не было её в Москве и искать здесь безполезно. Махнув рукой, он повернулся и пошёл по аллее прочь и уже не слышал за спиной отборного мата, который вместе с чудовищным перегаром выблёвывал из себя хранитель вечного покоя усопших советских граждан.

Когда Троицкий подходил к воротам, навстречу ему двигалась похоронная процессия. Хоронили какую-то древнюю старушку. На губах её застыла навеки слабая улыбка, а белые волосы пушистым ореолом рассыпались вокруг головы. Крепкие ребята несли два венка, пожилая женщина держала на вытянутых руках красную подушечку, к которой был приколот орден "Красной звезды" и две медали. Народу за гробом шло немного. Однако среди них Павел Петрович, к удивлению своему, заметил двух офицеров в форме с малиновыми околышами. Мирная старушка и сотрудники КГБ – это было странно.

И вдруг!.. Он замер как вкопанный. Из далёкого тридцать восьмого года прямо на него шёл давний знакомый – следователь Семивёрстов!.. Собственной персоной.

Вот так встреча!..

Голова Тимофея Васильевича была низко опущена, он смотрел себе под ноги, всё, что происходило вокруг, не имело для него никакого значения, поэтому и не заметил он стоящего сбоку на аллее Троицкого. "Вероятно, мать свою хоронит", – подумал Павел Петрович и, когда процессия миновала его, повинуясь какому-то инстинктивному движению души пошёл следом.

У разрытой могилы процессия остановилась. К железной ограде была прислонена мраморная доска, на которой проглядывали выкрашенные чёрной краской, но изрядно облупившиеся буквы: "Семивёрстов В.М. Чекист 1888 -1929".

Гроб поставили на две табуретки у могилы, и гражданская панихида началась.

Вперёд вышел офицер в чине подполковника. Достал из кармана шинели бумажку и начал читать:

– Товарищи!.. Мы сегодня прощаемся с нашим другом, с нашим верным соратником, дорогой Елизаветой Павловной Семивёрстовой. На заре создания нашей славной ВЧК Елизавета Павловна работала рука об руку с Феликсом Эдмундовичем. Благодаря её неустанному труду, тысячи безпризорников обрели в её лице заботливую мать и стали полноценными гражданами нашей страны, строителями коммунизма…"

Павел Петрович стоял в стороне, слушал официальную речь и недоумевал, неужели даже в этой ситуации нельзя найти нормальные, доходящие до сердца слова? Для чего нужна вся эта казённая безсмыслица, пустая и безчеловечная?.. И тут же вспомнил, как в тридцать четвёртом хоронил своего боевого друга Василия Безкакотова. Весельчак и балагур, душа любой компании, красавец и дамский угодник, он сгорел в какие-то несколько месяцев от жестокого рака лёгких. И вот, когда в Доме Красной армии, где проходила гражданская панихида, Троицкий подошёл к пожилому старшине-сверхсрочнику, который надевал траурные повязки и распоряжался порядком расстановки пришедших в почётном карауле, тот потянулся к уху Павла Петровича и участливо спросил трагическим шёпотом: "Вы где любите стоять? В ногах или в головах?" И Троицкий так опешил от этого странного, неожиданного вопроса, что в ответ не смог сразу сообразить, что именно имеет в виду старшина и как следует отвечать в данной ситуации. Совершено сбитый с толку он жалко пролепетал: "Я везде привык". "Понял, – подмигнул ему старшина. – Значит, в головах". И тут же объяснил причину своего решения: "В головах солиднее".

– Спи спокойно, наш боевой друг и товарищ, – прочитал подполковник заключительные слова своей короткой и маловыразительной речи. А уже от себя прибавил: – Пусть земля тебе будет пухом.

Никогда Павел Петрович не понимал смысла этого выражения. Как ни старался, но представить, что земля может быть чем-то, вроде пуховой перины, никак не мог. И вообще, говорить, что усопший спит – глупость несусветная. Он уходит в другой, совершенно неведомый нам мир, который людям в их земной жизни постигнуть не дано.