Пётр и Павел. 1957 год

Но вот в сорок седьмом году получил он от владыки весточку. Тот сообщал в письме, что собирается домой возвращаться, и звал с собой. Недолго Киприан раздумывал, тут же откликнулся на зов владыки и уже к октябрьским праздникам оказался в Москве. Только напрасно он радость от встречи с родиной предвкушал: прямо с Белорусского вокзала повезли его, сердечного, на Лубянку, вкатили пять лет, и отмотал доверчивый Родионов "за колючкой" весь срок как миленький. Даже владыка Вениамин не помог.

– Про лагерь я тебе ничего рассказывать не стану: ты не хуже моего тамошние порядки знаешь. Ну, а после лагеря страшно домой потянуло, не утерпеть. Правда, ехал-то я в Боголюбово, а приехал в Краснознаменск. Каков парадокс!.. Одно все эти перемены оправдывает: моя дорога домой на тридцать лет растянулась!.. – завершил Киприан свой рассказ. Но, помолчав немного, прибавил: – Я здесь на пепелище оказался: из всех братьев и сестёр одна Маруся в живых осталась… А ведь было нас шестеро!..

– Что делать? – посочувствовал Павел. – Видно, так уж Господь распорядился.

– Что верно, то верно, – кивнул головой Киприан. – Ну, а тебя, слыхал я, родня похоронить успела?.. Правда ли?..

– Ничего мудрёного, Кирюша. Меня на воле без малого двадцать лет не было. Тут не только похоронить, тут навеки забыть можно.

– Ладно, пошлёпал я, – стал прощаться Родионов. – Спасибо за чай… А насчёт того, что отец Серафим про тебя в письме написал, ты подумай… Крепко подумай.

Когда за Киприаном закрылась дверь, Павел Петрович, не раздеваясь, лёг поверх покрывала на горбатый пружинный матрас и стал думать. "Крепко", как советовал ему недавний гость, так "крепко", что даже не заметил, как заснул.

8

А в доме первого секретаря горкома партии до поздней ночи горел свет. Пётр Петрович у себя в кабинете готовился к завтрашнему выступлению на торжественном собрании: наносил последний лоск на давно уже написанное и десятки раз правленое-переправленное ответное слово юбиляра. Зинаида решила украсить своё парадное платье, которое она собиралась надеть на завтрашнее торжество: пришивала к воротничку и на манжеты старинное кружево. Всё должно быть скромно, но элегантно. Ей хотелось утереть нос краснознаменским модницам и показать, что такое изысканный, утончённый вкус. Матюша, укрывшись одеялом с головой, при свете карманного фонарика перечитывал в третий… или даже в четвёртый раз подаренный ему «Круглый год». Какой там был рассказ про Ильича! Жаль, никто из домашних так и не захотел послушать его. Капитолина, лежа на своей узкой железной кровати под тонким одеялом из верблюжьей шерсти, мечтала о том, как завтра Костик обязательно пригласит её на танец… Ну, хотя бы на один!.. И тогда целых десять минут она будет млеть и таять в его объятьях. Валентина Ивановна выпила двойную дозу снотворного, но сон не шёл к ней. В очередной раз она в яростном ожесточении мысленно спорила со своим старшим сыном, пыталась найти самые убийственные доводы в защиту свою. И лишь на втором этаже бывшего каретного сарая, превращённого ныне в гараж, где в досоветские времена жили кучера и конюхи, а теперь обретался Савва, было темно. Личный шофёр, охранник и верный слуга всего семейства Троицких, спал крепко. Без снов. Совесть его была абсолютно спокойна и чиста. Временами казалось, ничто не в состоянии её потревожить.

Судьба этого человека была незаурядна. Родился Савва в глухой уральской деревушке Ворониха, стоявшей посреди былинного леса, на берегу колдовского озера, в семье староверов. Детей у его родителей – Кустодиана и Варсонофии – было двенадцать: ровнёхонько по числу апостолов. Задумали так родители, или каким-то чудесным образом с Господом сговорились, но факт остаётся фактом: у Саввы было пять братьев и шесть сестёр, а среди мальчиков он был последним, то есть самым младшим. И пришлось ему с самого раннего детства на собственной шкуре отведать, каково это жить среди староверов. И многодневные посты, и долгое стояние на службах в маленькой часовенке, что притаилась в глухом лесу, у горы Медной, неподалеку от его родной деревни, и неукоснительное требование родителей исполнять все молитвенные правила, и купанье в ледяной проруби на Крещенье, и строгие запреты на, казалось бы, самые невинные детские забавы. Словом, всё то, что отличает суровую жизнь староверов от бытия остальных смертных.

Когда случился октябрьский переворот, маленькому Савватию было всего шесть лет, и в его родной деревне это всемирно-историческое событие осталось совершенно незамеченным. Где-то там в российских столицах бушевали страсти, лилась человеческая кровь, и ненависть, выплёскиваясь на улицы, постепенно охватывала сердца всё большего и большего числа людей. А здесь, в заповедном лесу, повседневные заботы о хлебе насущном и домашнем покое занимали всё время сельчан от утра до вечера, и, казалось, ничто не может нарушить их покоя. Но тишь да гладь продолжалась в Воронихе недолго. И года не прошло, как и в этот таёжный угол пришла большая беда.