Пётр и Павел. 1957 год

– Ну, а меня, Кирюша, – отцом Серафимом кличут. Будем знакомы… – и слегка потрепал его по голове. – Кости-то целы?.. Ходить можешь?.. – спросил просто, как о чём-то обыденном.

– Не знаю… Не пробовал ещё…

– А ну, обопрись на меня… Вот так… – цепляясь за рукав священнической рясы, Кирюша с трудом поднялся на ноги. – Вот и хорошо… Вот и ладно… Ноги целы, значит, не всё ещё для тебя потеряно, парень.

Придирчиво оглядел Киприана, горестно покачав головой.

– Да-а!.. В таком виде нам с тобой на люди показываться не следует: в один миг полиция в участок потащит. Давай думать, раб Божий, как тебе человеческий облик вернуть?

И отец Серафим отправился на поиски. Примерно через полчаса из кучи выброшенного тряпья он вытащил вполне приличную кофту на пуговицах и замусоленный, но всё же сохранивший свои первозданные очертания берет. Кофта оказалась женской, но поздним вечером в темноте вряд ли кто-нибудь смог бы эту деталь заметить, а берет, надетый по пижонской моде чуть набок, скрывал заплывший глаз. Словом, Кирюша обрёл вполне сносный вид.

Оглядев парня, отец Серафим остался доволен полученным результатом.

– Теперь хоть на бал к английской королеве! – возгласил он. – Но упреждаю, идти нам с тобой на другой конец города, так что наберись, друже, терпения!.. – и бодро зашагал туда, где радостно горели уличные фонари и гудела разноголосыми клаксонами шумная, многолюдная улица. Несчастный парень торопливо заковылял за своим спасителем.

По дороге, стараясь ничего не упустить, перескакивая с пятого на десятое, Киприан рассказал отцу Серафиму обо всех своих злоключениях. Тот только сочувственно кивал головой. Часа через полтора, где на извозчике, а когда и пешком, но, в конце концов, добрались они на окраину Константинополя, к подъезду многоквартирного дома из серого, грубо отёсанного камня.

– Нам сюда, – сказал батюшка и указал на тяжёлую дверь с массивными бронзовыми ручками в виде каких-то фантастических змеев. – Извини, дорогой, но лифта в доме нет. То есть он есть, но уже много лет не работает, а потому наберись мужества, Потолки в доме высокие, а нам с тобой на шестой этаж карабкаться предстоит. Осилишь?..

– Как-нибудь… С Божьей помощью!..

На шестом этаже дверь им открыла невысокая худенькая женщина с бледным строгим лицом и измученными серыми глазами. Одета она была, как монашка: чёрная кофта с высоким, под горлышко, воротничком и такая же чёрная до полу юбка. Из-под чёрного платка выбивалась прядь абсолютно белых волос, хотя на вид ей можно было дать не больше сорока лет.

– Вот, сестра Поликсена, я вам нового постояльца привёл, – отец Серафим церемонно представил ей Родионова. – Познакомьтесь, раб Божий Киприан. Побили его сильно, может, и повредили что внутри, но об этом судить не нам, а нашему доктору. Завтра утром Христиан Поликарпович лучше нас с вами во всём разберётся. А пока первым делом требуется помыть молодого человека и накормить как следует. Говорит, два дня толком ничего не ел. Оттого, полагаю, и на воровство решился.

Ни слова не говоря, женщина кивнула, дала знак парню, чтобы тот следовал за ней, и повела его по коридору в глубь квартиры. В ванной комнате она жестами велела Родионову раздеться, и, не обращая ни малейшего внимания на его энергичные протесты, сама вымыла его мягкой губкой, сладко пахнущей туалетным мылом.

И вот теперь, помытый, одетый во всё чистое, Киприан сидел за длинным обеденным столом, покрытым белой накрахмаленной скатертью и, испытывая необыкновенное блаженство, уплетал за обе щеки. Впервые после смерти отца Филофея он ел нормальную человеческую пищу. И ел досыта. Сестра Поликсена всё так же безмолвно обслуживала его, и это казалось всё более и более странным. Дождавшись, когда она в очередной раз вышла из столовой, парень шёпотом спросил у отца Серафима, сидевшего на другом конце стола и не спеша пьющего чай вприкуску:

– Она, что, глухонемая?

Батюшка покачал головой.

– Не думаю… Точно сказать тебе не могу, но то ли она сама себе зарок дала молчать, то ли её немота – результат сильнейшего нервного потрясения. В девятнадцатом году в Тарусе на её глазах большевики мать и трёх сыновей её заживо сожгли.

– Как так… заживо?!..

– Очень просто, загнали всех четверых в избу и подожгли с четырёх сторон…

– А за что же их так-то?

Отец Серафим невесело усмехнулся: