Пётр и Павел. 1957 год

– Куда, куда?!.. – Оксана открыла глаза, и в голосе её прозвучала явная угроза.

– На пол, говорю, сваливай!.. И не выкатывай зенки свои!.. Деваху беременную на твоё место уложить надо.

– Чего?!.. Беременную, говоришь?!..

– А ты будто не слышала?..

– А что другого места нет, что ли?..

– Твоё самое удобное: и форточка рядом и от двери не дует… Шевелись, родимая!..

Камера пришла в движение.

– Что там?..

– Говорит, беременная…

– Кто беременная?

– Тоська.

– Что?!.. Тоська беременная?!..

– Ты чего?.. Сбрендила?..

– Да не Тоська!..

– Сама сказала!..

– Я сказала, Тоська говорит…

– Если не Тоська, кто тогда?..

– Да вон…

– Где?..

– Возле параши девчушка сидит…

– Какая?.. С косичками?..

– Новенькая, что ли?

– Она самая…

– Ну, надо же!..

– Бабы, да что же это!..

– Радость-то какая!

– Счастливая!..

– Как же нам с вами, бабоньки, повезло!..

И куда только подевались хмурые, угрюмые лица несчастных женщин. Они смотрели на Зиночку с нежностью, с любовью, с восторгом, и поэтому, наверное, грязные, плохо оштукатуренные стены, вкривь и вкось исписанные, исцарапанные кричащими посланиями к потомкам, куда-то исчезли, и в камеру вдруг, действительно, заглянуло солнце.

А, может, это им всем только показалось?..

Женщины поднялись на ноги. Оксана, недовольно ворча и потихоньку пуская матерком, слезла с нар. Зиночку чуть ли не под руки отвели в угол, уложили на нары. Боже!.. Какое это было блаженство – лечь на спину и вытянуть ноги!.. Об этом она даже мечтать не могла!.. Оказывается, и в тюрьме можно быть счастливым…

Матюшка в животе начал усиленно сучить ножками. То ли от радости, что матери стало уютно и хорошо, то ли никак не мог привыкнуть к её новому горизонтальному положению.

– Глядите, глядите!.. Колотится!..

– Ой!.. И взаправду!..

– Тебя как зовут, родимая?..

– Зинаида…

– Зиночка, милая, дай живот твой погладить… Я чуточку, осторожненько… А?..

– И мне!..

– И я тоже хочу!..

К животу Зиночки выстроилась длинная очередь. Женщины осторожно гладили круглый Зиночкин живот. У некоторых в глазах стояли слёзы.

– Девчонки!.. Я его за пятку поймала!..

– Ты гляди, не больно-то!..

– Там-то и косточек ещё нет, одни хрящики!..

– Не повреди!..

Народ, что сидел в этой камере, был самый разный. Были тут и политические, и уголовницы, и просто случайные люди, попавшие сюда по недоразумению. Были простые бабы и интеллигентки вроде Зиночки. А одна из них даже утверждала, что она чистокровная немецкая баронесса. Правда, для баронессы фамилия у неё была довольно курьёзная – Марцикашвили!.. Чего только не бывает на белом свете?!.. Кто знает, может, и в Грузии немцев разводить стали… Но почти все они были матерями. Тося, например, родила трёх девок и двух парней. А коли так, то куда его денешь? Материнский инстинкт-то?.. Он всех женщин в мире под одну крыло собирает… И старую большевичку, и уголовницу-рецидивистку. И стало быть, чтобы там разные скептики ни говорили, но главный движитель в этом мире – материнская любовь. Да ещё сострадание. Так уж повелось на Руси: и чужие дети в обстояниях и несчастьях родными становятся.

Она страшно нервничала, она боялась спать по ночам, прислушивалась к малейшему скрипу и шороху в коридоре, ей всё казалось, что вот сейчас распахнётся дверь и пропитой голос надзирательницы прохрипит: "Троицкая!.. На выход!..", и её так же, как тех несчастных женщин, "пустят в расход".

– Дурёха!.. Что ты дрожишь так? – успокаивала её Тося. – Тебе бы лежать на нарах да радоваться, что забыли они про тебя. Стало быть, не нужна ты им вовсе. А не то бы вконец замучили, каждый день на допросы таскали бы. Как со мной было?.. Только я задремлю, вызывают: "Коломиец! На выход!". И часа по два воду в ступе толочь принимались. Фантазии у них никакой, один и тот же вопрос по двадцать раз задают. Даже обидно, будто я какая дефективная.

– А за что они тебя? – осторожно спросила Зиночка.

– За то же, за что и тебя – за мужика. Он у меня сварщиком на "Серпе и молоте" работал. И случился в цеху у них пожар: баллон с газом взорвался. Несчастный случай, скажешь? Ничего подобного. Диверсия. А главный диверсант – мой Костя. Взяли его чекисты под белы рученьки и через неделю расстреляли. Но мало им показалось. Какая-то гнида вонючая на следствии показала, будто я на завод приходила и в эмалированной зелёной кастрюле проносила с собой взрывчатку и Костику отдавала. Что верно, то верно. Я уборщицей в заводоуправлении работала, потому пропуск мне на завод не требовался. И кастрюля в самом деле тоже была… Зелёная, эмалированная… Я в ней Костику суп приносила. Он у меня язвенник… был, и нельзя ему никак без горячего… Вот они и меня загребли. Обвинили в пособничестве и стали мучить нестерпимо. Я им про суп, они мне про динамит, я опять же про суп, они туда же – про динамит. Так нам договориться и не удалось. Сейчас в покое оставили. Видать, надоела я им со своим супом. Хоть бы совсем забыли…

Она вдруг рассмеялась.

– Что ты? – удивилась Зиночка.