Первая кровь
Между тем царевна Софья велела выдать бунтовщикам несколько бочек водки под тем предлогом, что это их успокоит.
…Когда вывели государей к золотой решётке и их стрельцам объявили, тогда они, устыдясь и, познав многие, что то возмущение неправильное, пошли было прочь. Но по совету возмутителей, а неосторожностию других велено им стрельцам дать погреб. И когда их на дворце поили, тогда возмутители им объявили, что ежели они, ничего не сделав, пойдут, то их всех по зубцам завтра же перевешают. И потому оные пьяные тотчас, поворотясь, пошли вверх.
Старик Матвеев после этого умелой и сдержанной речью успел успокоить стрельцов настолько, что они хотели опять разойтись. Но Михаил Юрьевич Долгорукий испортил дело. Будучи, после отца своего Юрия, вторым начальником Стрелецкого приказа и думая, что теперь стрельцы смирились совсем, он отнёсся к толпе с бранью и грубо приказывал ей расходиться.
Он стал грозно говорить с ними, называл их бунтовщиками и обещал их перевешать и пересажать на колы…
…И называл сарынью, не ведая того, что его имя было написано «убить» в росписи, котораго тотчас ухватили и пред лицом царским убили.
Стрельцы, уже рассвирепев, подняли его на пики, сбросили с крыльца и, убив его, выволокли на площадь на Лобное место за Крым-город.
Этот [Михайло Юрьевич Долгорукий (Michalo Kurgewicz Dolgoruki)] при царе Михаиле, отце Алексея, служил в молодых летах стрельцом, по-русски «караульщиком» (krahulczik). (Возможно, всё-таки, тут автор рассказывает историю старшего Долгорукова, отца погибшего Михаила Юрьевича. –
На следующую ночь царь велел двум младшим царедворцам караулить. Ненасытный Долгорукий опять пролез в дыру – и увидел карауливших. Он стал подслушивать, как они шептались друг с другом, и узнал, что они сговариваются отравить царя и решили на том, чтобы один из них зазвал царя к себе на пир и окормил отравой. Подслушав это, вор ушёл. На следующий день он стал хлопотать, как бы дойти до царя, не хотел никому объявлять свою тайну и благодаря назойливости был таки допущен к царю и объявил ему наедине про всё – про то, что он украл ящик, и про то, что двое карауливших царедворцев сговорились его отравить. Царь разгневался, но скрыл всё. Прошло две недели; вдруг один из заговорщиков зовёт царя на пир и начинает угощать отравленной пищей. Стоявший за царём караульщик (krahulczik) заметил это и притронулся к царю в знак того, чтобы он не брал. Что же царь? Взял порядочный кусок и бросил собаке. Та, проглотив отраву, в муках издохла перед царём. Царь велел задержать заговорщика и спросил у вора-караульщика: кто – другой заговорщик? Тот сейчас же указал пальцем. Оба были схвачены и по тамошнему обыкновению забиты до смерти батожьём; вся семья подверглась опале, а «караульщика» царь сделал князем и пожаловал ему имения обоих заговорщиков. Вор получил своё прозвище [Долгорукий] именно оттого, что, задумав кражу, проник во внутренний покой царя.
Вот начало кровопролития, и первое превосходящего зверство жестокосердия исполнение.