Все переулки, а особенно большая площадь перед Кремлём, были затоплены кровью зарубленных и растерзанных, а те дикие стрельцы всё время с бешенством опрыскивали кровью водку, пиво и мёд и носились по улицам так, что были больше похожи на дьяволов, чем на людей.
Убивше же тако, с высокости ис полат телеса на землю бросали зело немилосердо, и на земли уже мёртвое тело, ободрав всю одежду, немилостиво секли бердыши и кололи копиями. Кого же по своему совету в государевых полатах не нашли – тех по дворах их и по знакомым людем всюду, полками ходя, искали крепко.
Как приводился кто к казни, тотчас начинали бить в барабан (а их было 200), звонить в набатный колокол, и это продолжалось до тех пор, пока умерщвлённый был выброшен из дворца и притащен на базар или большую площадь. Вынеся умерщвлённаго на крыльцо, стрельцы поднимали его к верху, так чтобы можно было видеть его снизу, и спрашивали там стоявших: «Братцы, любо ли?». Те отвечали: «любо», и подставляли копья, готовыя принять его; тогда верхние брали его за руки и за ноги и бросали вниз, где он был добиваем. На площади стояло также много стрельцев и всякой сволочи, которые ругались над мёртвыми телами, кололи, резали, рубили. В особенности тела думных дьяков, Лариона Иванова и Аверкия Кириллова, были изрублены на мелкия части.
Егда же кого убиют и збросят с Красного крыльца, – нагого человека, взем за ноги и вонзя копьи в тело, влачили по улице в Спаския ворота на Красную площадь. И пред телом, влекомым и копии бодомым, текуще, глупии люди досаду являюще, яко честь творяще вопияху гласы великими: «Се боярин Артемон Сергеевич! Се боярин Рамодановской! Се Долгорукой! Се думной едет! Дайте дорогу!».
Главнейшею причиною этого бунта была наглость и дерзость сыновей Нарышкина, и в особенности старшаго – Ивана Кирилловича.
С особенным упорством искали Ивана Нарышкина и иностранца-врача Даниила фон Гадена, обвиняемого в отравлении царя Фёдора Алексеевича.
По согласному показанию всех современных актов, его считали весьма искусным врачём.
Особенно усердно искали они одного доктора по имени Даниил ван Гаден, главного доктора царя Фёдора Алексеевича. Стрельцы обвиняли его в отравлении государя. Во время поисков доктора соседи его испытали много унижений. Несколько стрельцов, один за другим, заходили в дом другого доктора, по имени Гутменш. На первый раз они, однако, не причинили ему зла. Когда же они ещё раз пришли искать, несчастный испугался, подумав, что явились за ним, и спрятался на чердаке. Найдя доктора, стрельцы повели его с собой, говоря: «Ты друг Даниила, наверно ты его спрятал. Мы тебя не отпустим, пока его не найдём». Схватили они и жену Даниила и поручили караулить Гутменша стрельцам, стоявшим на Красном крыльце, с которого бросали убитых вельмож. У них хватило, однако, жалости позволить отвести беременную жену Даниила в особую маленькую комнату. Обоих грозили убить, если не найдут доктора Даниила.
Доктор Данила Фон Гаден имел ближнего свойственника Шашу, польского жида, которого крестя, боярин Богдан Матвеевич Хитрый, и освободив его из холопства, написал в посад, и оный сидел в Завязочном ряду. И так как про оного Фон Гадена думали, что оного Павел Шаша у себя схоронил или знал, где он ухоронился, взяв его, Шашу, хотели пытать; однако ж когда оного сыскали, тогда сего безвредно освободили. И от сих обоих произошли фамилии Фонгадановых и Шафировых.
И всё сие убойство учинилось в первой день.
Это был понедельник. В этот день волнение стало мало-помалу затихать. Стрельцы поставили усиленную стражу, чтобы Иван Нарышкин и лекарь Даниил не убежали.
Стрелецкий бунт. День второй