В тот же самый час те изменники, Львовым образом безобразно воссвирепевшие и осквернившиеся невинных оных страдальцев бояр кровию, закричали во многие свои голоса, что «пришла уже самая пора, кто нам надобен, разбирать». И, склоня копья пред собой, побежали все с неистовым своим бунтовством в царские палаты искать якобы ещё других изменников. Государыня царица Наталия Кириловна, усмотря жестокосердый тот их бунт, взяв с собою сына своего, государя царя Петра Алексеевича, изволила от такого зело опасного страха идти в палату Грановитую с ужасом и с плачем горьким. Стрельцы же начали с озорническою наглостию бегать не токмо по палатам их царским, но и по всем внутренним комнатам большим и меньшим тогда в здравии ещё бывших всех государынь царевен, и по церквам, которые на сенях в доме царском, и, во святые алтари бесстыдно входя, Божии престолы и жертвенники убийственными и кровеполными теми руками бессовестно осязали и копьями под святыми жертвенниками шарили, чтоб желаемых сыскать им на умертвие, о чём ниже сего подлинно объявлено будет.
И во все государевы полаты и комнаты и во вся места натекоша множество многое во оружии своём, ищуще, яко злии звери, кого убити. И ходиша в царская обетования (жилые покои) всюду безопасно (без опаски). И никаковаго оставили места нигде же во всём государеве дворе, где бы они не смотрели и не искали. И их царския одры превращали (постели переворачивали), извет творя, яко ищут изменников.
Смерть, вседозволенность и жестокость были так необычайны, что страшно их и описывать.
Во время этих событий невинно пострадал Фёдор Петрович Салтыков, молодой вельможа, отца которого очень любили стрельцы. Стрельцы, непрерывно требовавшие Ивана Кирилловича [Нарышкина], увидев со спины молодого человека, торопливо входившего в церковь, закричали: «Вот Иван Нарышкин!» – и тут же его схватили; так как он, страшно испуганный, не сумел назвать себя сразу, они его сбросили с крыльца, убили и притащили его труп к остальным.
Боярин Феодор Петрович Салтыков в страхе бежал к патриарху, но стрельцы, поймав его, зверски убили, предполагая, что это Иван Нарышкин. Потом, убедившись в своей ошибке, сами сильно сожалели об этом.
…Заметив потом свою ошибку, они отнесли тело в дом его отца, который в то время был болен, и просили у него прощения. Отец отвечал им только, что такова воля божия, и велел вынести принесшим тело водки и пива.
Старец Салтыков при виде убиеннаго сына, сказал с твёрдостию истинно христианскою: это Божия воля, и приказал угостить убийц пивом и водкою.
Князя Григория Григорьевича Ромодановского, своего воеводу, который был с войском в Украине, сбросив сверху с дворца, жестоко кололи копьями, говоря: «Ты изменник великому государю; ты отдал Чигирин, не дозволив нам сражаться с турками; ты морил всех нас голодом!..».
И тако страшно видети было тогда попущение гнева Божия, яко вси людие, видевши, во страсе трепетаху и недоумевахуся, что имать быти? Ибо и воздух во оное время пременися тихости, и воздвижеся буря ветрена велия, и облаки мрачны ношахуся, народу вящий страх деюще.
…Внезапу такая очень мрачная буря и тьма свирепая встала, без тучи, ветром жестоким, как бы некоторый образ был к переменению света.
Естество с Историею для того соображалося, как бы гнушаяся варварскаго сего позорища, ибо при вступлении во кремлевские ворота прекрасная майская погода в сильные ветры и в жестокую бурю пременилася – и некоторым боязливым мнилося тогда, и по незапному пременению приятнейшей майской погоды и по лютости необузданной черни, что преставление света наступает…