Пётр Великий в жизни. Том второй

Разве могут быть, опять же, случайными вот такие, например, слова Петра в одном из последних к ней писем: «Мы, слава Богу, здоровы, только зело тяжело жить, ибо левшою не могу владеть, а в одной правой руке принужден держать шпагу и перо; а помочников сколько, сама знаешь!». Такие строчки не родятся без нужды.

Тут опять продолжу о взятке. До Петра дошел вдруг какой-то слушок о камергере его жены Виллиме Монсе. Это имя могло разбередить в душе Петра забытую рану, поскольку Виллим этот был близкий родственник той Анны Монс, которой сильно увлекся когда-то молодой царь. Потому он затребовал какие-то бумаги из Тайной канцелярии и не без любопытства углубился в них. То, что открылось Петру, потрясло его. Оказалось, этот камергер Монс, приближённый его жены, организовал нечто вроде целого министерства взяток при императрице. Он нагло торговал милостями, за которыми сюда обращался сам светлейший князь Меншиков, вор из воров и сам первый взяточник. Откуда же мог взять столь драгоценные милости этот шут гороховый Монс. Петру не надо было долго гадать. Он торгует тем, что может дать императорская власть, которой он, Пётр, владеет вместе с женой. И ради этого он пышно, на виду у всей России, короновал её лишь несколько дней назад? Этот Монс торгует его, петровой властью, который столько времени колесовал, четвертовал и вешал виноватых во взятке. А за что же, за какие шиши Монсу такое предпочтение от жены императора? Пётр мог с горечью вспомнить, что он ведь уже старик, что она, пышнотелая красавица, моложе его на целых двенадцать лет. Пётр узнал в те дни и ещё одну «зело поганую» новость. Императрица, его жена, оказалась не только податлива на ласки красавчика из Немецкой слободы, она не отказывалась и от денег. Монс делал «откаты» ей, до тридцати тысяч за дело. Прачкой была она всегда, а императрицей стать так и не успела. Об этом, может быть, думал Пётр.

Так что у Екатерины, после смерти её, обнаружилось личное, весьма даже приличное состояние. Приличное – в смысле размера, но не способа, каким было добыто.

Пётр Великий, один в своё время мог быть примером умеренной, нестяжательной жизни. Вообще-то тогдашние цари жили вотчинами, могли иметь для личных нужд большие прибыли со своих владений. Отец Петра, царь Алексей Михайлович, например, располагал пятьюдесятью тысячами крестьянских дворов, которые давали до двухсот тысяч рублей годового дохода. Если учесть, что соболья шкурка стоила тогда тридцать копеек, то денег этих на царские потехи должно было хватить с лихвой. Пришедши к власти, Пётр определил собственность отца, ту, которую тот приобрёл уже будучи царём, в государственную казну. Так что у него остались только те владения, которыми бывшие бояре Романовы располагали ещё до призвания на царство. А владения этого было только восемьсот душ в родной его Новгородской губернии. Эти доходы он и позволял только тратить на себя. Кроме этого он получал, правда, ещё адмиральское жалованье, о котором говорил: «Сии деньги собственные мои, я их заслужил, и употреблять могу по произволу, но с государственными доходами надлежит поступать осторожно – об них я должен дать отчёт Богу».

Государь был скуповат, потому и не знал удовольствия от больших денег. Есть немало рассказов о его молодых похождениях. Рассчитывался за известные удовольствия он всегда по-солдатски – давал случайной женщине «одну копейку за три объятия». Объяснял эту таксу так: «Солдат за такие нужды не может дать больше, понеже на все дневные траты имеет три копейки».

Опять же Пушкин вычислил общий результат его бережливости: «Пётр заключает мир со Швецией, не сделав ни копейки долгу, платит Швеции 2 000 000 р., прощает государственные долги и недоимки, и персидскую войну окончивает без новых налогов. По смерти своей оставляет до 7 000 000 р. сбережённой суммы. Годовой расход его двора не превосходил 60 000». В царствование Екатерины Второй за эти же шестьдесят тысяч граф Алексей Орлов-Чесменский купит арабского жеребчика Сметанку, чья кровь ляжет в основу знаменитой породы орловского рысака.

Царь Николай Первый говорил своему сыну, наследнику Александру Николаевичу: «На Руси теперь только двое не берут взяток – ты, да я!». После прискорбных происшествий с Екатериной, Пётр не мог сказать даже этого. Выходило так, что взяток в империи не брал он один.

Именно с этой поры опорой его стали только лекарства. Жить ему оставалось три месяца.

Есть, конечно, и другие версии его последних дней. О них будет сказано в дальнейших текстах.

Начало сказочной судьбы