Обстоятельное и справедливое описание болезни и кончины Императора Петра Beликаго есть бесспорно изданное покойным Петербургским Академиком Штелиным, поелику всё сие мог он заимствовать из уст Гофхирурга Паулсона, которой под присмотром Блюментроста пользовал Императора.
Я сообщу здесь вкратце подлинные обстоятельства – так, как я слышал их от бывшего тогда придворным лекарем господина надворного советника Паульсона, который под смотрением императорского лейб-медика Лоренца Блументроста пользовал государя в последние месяцы его жизни, то есть во время последней его болезни, кровопусканиями, клистирами и пр., а по кончине, вместе с английским лекарем и оператором (хирургом) Горном, вскрывал его тело.
Зимою в 1723 году Петр Великий получил болезнь в мочевом канале и около отверстия пузыря, которая иногда причиняла ему запор в моче и резь. Однако он никому о том не сказывал и даже не давал того приметить воздержанием от горячих напитков и наблюдением нужной в таких обстоятельствах диэты. Он кушал и пил, работал и веселился по обыкновению так, что никто и не подозревал, чтоб у него была какая-нибудь болезнь. Между тем болезнь усиливалась и, наконец, сделалась столь мучительна, что он не мог уже более скрывать своего состояния. И так открылся он сперва своему камердинеру и требовал от него, чтоб он достал лекарства от его болезни, не сказывая никому, что то надобно для него. В исполнение сего приказания и дабы не разгласить о том при дворе, камердинер не пошёл к императорскому лейб-медику или к придворному лекарю, но по несчастию рассказал обстоятельства болезни одному своему знакомому брабантцу, который тайно лечил от некоторых болезней и которого незнающий камердинер почитал за искуснейшего ескулапия. Он получил от него некоторые лекарства. Государь принимал их и чувствовал некоторое облегчение, но в самом деле не только совершенно не вылечился, но болезнь чрез несколько времени ещё увеличилась и летом в 1724 году открылась ещё гораздо сильнее с запором мочи и с нестерпимою болью. В сей крайности государь принужден был сказать лейб-медику Блументросту о своей болезни и лекарствах, которые он прежде принимал. Г. Блументрост скоро усмотрел опасность и, не осмелившись один лечить великого монарха, просил, чтоб призван был на помощь к нему доктор Бидло из Москвы. Между тем употребляемы были все способы к предупреждению воспаления в больных членах и к выпущению мочи. Английский оператор Горн делал операции, но тщетно, ибо по большей части вместо урины выходило несколько крови и гнойной материи. Наконец удалось ему столько отворить отверстие пузыря, что вышло урины с пивной стакан. Какое ужасное мучение должен был государь при этом терпеть, сие можно себе представить по тому, что он, в продолжение операции, одною рукою лекаря Паульсона, а другою аптекаря Липгольда, которые должны были держать его, так крепко сжал, что у них на теле остались синие пятна.
Не повторяя все известия, мы заметим кратко, что ещё зимою (1723-1724) Монарх страдал затруднением в моче (strangurie), но легко и неопасно. Летом 1724 года сия болезнь в высочайшей степени возвратилась с великою болию и превратилась в совершенное задержание (ischuriе). Доктор Лаврентий Блюментрост пользовал больнаго и для совета вызвал из Москвы славнаго Николая Бидлоо. При усиливающейся боли оператор англичанин Вильгельм Горн, вкладывал катетер, хотя и безуспешно.
Безпокойныя движения Царя и порывы гнева, которым он предаётся, показывают силу волнующих его страстей; колеблясь между гневом и опасением, он часто переходит с места на место. Отправления природы задерживаются не дающей ему покоя безсонницей; окружающие же его, желая скрыть слишком очевидную действительную причину этого безпокойства, распускают слух, будто безсонница причиняется призраками.
Несколько недель Блументрост не мог ни на один час отлучиться от двора ни днём, ни ночью… Прошло четыре месяца, в которые государь лежал в постеле и не прежде как в сентябре Император получил желаемое облегчение и от врачей обещание желаемого облегчения и надежды к совершенному выздоровлению; к тому же болезнь тогда облегчилась; врачи, разумеется, думали, что Государь поправился, потому что он ходил в покое и в таком расположении духа, что даже мог выходить на улицу.