Читаем Писатели США о литературе. Том 2 полностью

Именно через двери церкви американский негр впервые ступил в храм западной цивилизации. Пребывая в тенетах рабства, оторванный от своего африканского наследия, негр, сражавшийся за право иметь религию в пору своего невольничества в 1820— 1860 годах, в сущности, боролся за человеческие права. Эта борьба носила относительно прогрессивный характер в той мере, пока религия помогала смягчать страдания и ощущение безысходности. И сегодня для миллионов негров архаические формулы христианского учения остаются все еще действенным способом мировидения, связи с обществом и человечеством, единственной возможностью утверждения себя как личности.

Но именно в фольклоре, рожденном в самых суровых и бесчеловечных жизненных обстоятельствах, негр достиг наиболее полного самовыражения. Блюзы, спиричуэлс, народные побасенки, передаваемые из уст в уста, присказки о мужчинах, которые нашептывает черная мать своей черной дочери, та сокровенная мудрость, которую черный отец передает своему черному сыну, рассказы о сексуальном опыте, которым на смачном жаргоне делятся подростки, собирающиеся где-то в подворотнях, рабочие песни, звучащие под палящим солнцем,— все это и составляет то богатство, в котором проявлялось народное сознание.

Естественно предположить, что в нынешнем столетии негритянские писатели в своих художественных поисках направят усилия на то, чтобы сформировать более тесные, социально значимые, глубокие связи со своим народом. Однако иллюзия, согласно которой с помощью личного успеха негритянские писатели сумеют избежать горькой участи, уготованной их народу, отвращает от этого пути, Так сложились две культуры: одна, адресованная негритянским массам, грубоватая, стихийная, неписаная и непризнанная, и другая, рассчитанная на детей и дочерей набирающей силы негритянской буржуазии, бескровная, анемичная, манерная и невротическая.

Вопрос ныне стоит следующим образом: будет ли негритянская литература обращена к самому бытию и сознанию негритянских масс, воздействуя на них и побуждая к решению новых задач, или она так и останется просительницей, умоляющей признать, что негры тоже люди?

3. Проблема национализма в негритянской литературе

Подчеркивая разницу между той ролью, которую негритянская литература сыграла в жизни негритянского народа, и той ролью, которую ей надлежит сыграть в будущем, мы выполняем задачу исторической значимости. Памятуя, что негритянская литература в большей мере была ориентирована на белую, нежели на негритянскую аудиторию, не следует закрывать глаза и на то, что ничего не было сделано для развития ее специфического и весьма яркого национального элемента. Между тем присутствие национального начала в характере негра несомненно. Психологи* чески этот национализм сказывается во всей негритянской культуре, и особенно в фольклоре.

В условиях, не позволявших неграм иметь четких, заботливо выращенных форм культуры, именно фольклор запечатлел память народа, историю его борьбы. Не изображенные в красках или камне, нашедшие негромкий отзвук в стихах и романах, наиболее впечатляющие образы негров, исполненные духа надежды и свободы, все еще бытуют в изменчивом потоке устной речи. Сколько Джонов Генри жило и умирало на устах черного народа? А сколько мифических героев погибало на устах народа, не имевшего интеллектуальных возможностей для самовыражения? Негритянский фольклор вобрал в себя в несравненно большей мере, чем другие виды искусств, коллективистский дух жизни негров в Америке. Пусть те, кто посмеивается над национальной спецификой негритянского быта, обратятся к фольклорному наследию, живому и мощному, вырастающему из осознания общности жизненных условий и общности судьбы. Здесь коренятся те живые начала, через которые утверждаются жизненные ценности и происходит формирование новой культуры, рождающейся из форм культуры старой. И в начальной стадии этого процесса, когда люди только приходят к пониманию источника своих бед,—цивилизация, в них повинная, обрекается на гибель. Негритянский фольклор остается самым мощным оружием негритянского писателя, призванного оттачивать его во имя грядущих суровых сражений, которые станут испытанием веры людей в самих себя.

Перейти на страницу:

Все книги серии Писатели о литературе

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука