Письма и дневники

[О КНИГЕ В. С. СМЫШЛЯЕВА]

Можно реквизировать у человека его дом, квартиру, недвижимость, бриллианты, но нельзя безнаказанно реквизировать его душу, мечту, цель жизни и нельзя безнаказанно присвоить ее себе, нельзя уродовать ее, нельзя выдать чужую мысль за свою и точно своей собственностью милостиво делиться ею с другими, не спросив даже о том разрешения.

Но В. С. Смышляев держится иного мнения.

Мой бывший ученик Смышляев выпустил книгу под названием «Теория обработки сценического зрелища», издание Ижевского Пролеткульта, Ижевск, Вотской автономной области, 1921.

В этой книге я не нашел ни одной новой мысли, ни одного практического совета, который принадлежал [бы ее] автору и который заслуживал бы издания новой книги. К удивлению, она с начала до конца полна моих мыслей, моих практических советов, теоретических положений. Сохранены даже мои выражения, моя терминология. Читая книгу, я вспоминаю репетиции, на которых я говорил те или другие мысли, вспоминаю согнувшуюся фигуру ученика Смышляева, постоянно записывающего мои [замечания].

«Эти методы (то есть, мои [К. С.]) явились в результате долгого изучения образцов театрального искусства, театральных теорий (от Щепкина до Таирова и Мейерхольда) и как результат многих произведенных автором экспериментов, как в плоскости театральной педагогики…», – пишет Смышляев в предисловии.

Мой шкаф ломится от записей и материала, рукописей будущей книги, которую я мог бы уже напечатать пятнадцать лет тому назад. Но есть причины, которые не дают мне возможности этого сделать.

Вопрос совершенно исключительной важности в последовательности и постепенности развития творческого процесса при создании роли. И пока практика не научит меня и не укажет порядка, постеп[енности] и главной линии артистической работы, я не решаюсь издать книги. Все остальное, то есть все составные творческие процессы в отдельности, изучено мною, проверено и принято театрами, артистами и учениками, которые идут по моим указаниям.

То, что мне мешает обнародовать мою работу, не послужило препятствием для Смышляева. Он, не поняв главной, основной сути моей четвертьвековой работы, перепутав все основные положения, с легкомыслием и самомнением, достойным изумления, издал так называемую систему Станиславского, укрывшись за модные теперь ширмы коллективного творчества […].

Нельзя же считать за новость и мою так называемую систему, которая неопытно, путано и неверно изложена Смышляевым в его книге, с сохранением даже моих выражений и моей неудачной терминологии, которую я стараюсь постепенно исправить. Нельзя же считать за новость пресловутое коллективное творчество (просто ансамбль и массовые сцены), которое четверть века тому назад нашумело в театре и с тех пор в достаточной мере надоело. Нельзя также считать за новое коллективные пробы создания пьесы, которыми в свое время увлекались вместе с Сулержицким Горький и Ал. Толстой, который после этих проб напечатал пьесу, созданную вместе с ними при общем творчестве²¹⁹.

В поступке Смышляева два момента: один относится лично ко мне, другой затрагивает товарищескую писательскую этику и потому заслуживает общественного внимания.

Смышляев не имел мужества признаться в том, что он заимствовал все у меня, он не счел нужным упомянуть об этом в книге. Это дело его совести. Но вот что важно для меня. Он оказался плохим и отсталым учеником. Он пишет о задачах и пишет неверно. Он исказил мои мысли. Моя практика и МХТ ушли за это время значительно дальше его. То, что он пишет, – неверно.

Опера (Большой театр) услаждает и возвышает через слух (ухо) и оскорбляет и унижает душу через зрение (глаз).

Художественная правда на сцене не одна, а несколько. Правда меняется с веком и людьми. Для футуриста – одна правда, для передвижника – другая.

Мейерхольд, Таиров – портные, которые шьют новые модели на манекенов (актеров), или на бесформенных, неопытных, неумеющих носить бальные платья клиентов (актеров).

ВООБРАЖЕНИЕ

Предлагаемые обстоятельства уже созданы в мечтах. Теперь создать их в реальной жизни. Нужно и здесь воображение и предлагаемые обстоятельства.

Дом Фамусова перестроен. Моя квартира (Леонтьевский, 6) – квартира Фамусова. Почему сундуки и проч.? Столовая – там комната Софьи, Кирина [комната] – спальня²²⁰

.

Надо людей (живых). Но я уже научился от имени Фамусова действовать и говорить, и мыслить, и чувствовать, так как внутренний образ уже создан. Теперь попробую общаться с живым Игорем, Марусей, Кирой. Они говорят о большевиках – знаю, что будет делать Фамусов. Они говорят о том, что надо любить папу и маму, – я в восторге. Говорю, что и Сергей Сергеевич [Скалозуб] и «Домострой» говорят то же. Они заявляют, что и Толстой то же. При этом имени я их всех ругаю.

1. Учиться располагаться на сцене. Заполнять пространство.

2. Садовников поет дуэт с Сыроватской²²¹ – пусть сам мизансценирует, как ему встать так, чтоб голос его летел в публику, а в другой момент голос Сыроватской летел в публику.