Письма с Прусской войны. Люди Российско-императорской армии в 1758 году

Насколько животный характер имеет поведение казаков и калмыков и насколько непонятны их богослужебные обычаи, настолько же зверскими должны быть и наказания для них. И тем не менее они их не боятся. Сами офицеры говорят о них, что они (казаки и калмыки. — Д. С.) нужны лишь для того, чтобы двигаться перед армией, прокладывать ей дорогу и внушать перед ней ужас и робость. Один из российских офицеров так и сказал: «Похоже, это знак, что Бог должен быть очень рассержен на Новую Марку, если попустил дойти сюда этому народу». А генерал Фермор, говорят, объявил, что, если он привлечет к баталии это исчадье, Бог не дарует ему удачи. И поэтому их не применяют при баталиях регулярным образом. Но довольно об этом. Теперь я перейду далее —

II. Несчастное сожжение Кюстринcкой крепости

В это воскресенье вся российская армия в количестве от 70 до 80 000 человек собралась в миле от Нойдамма в Каммине, имении генерала фон Врееха, и двинулась прямо на Кюстрин.

Авг. 15. Но что за страх! Сегодня в 8 часов наши сердца задрожали так же, как наши дома. Ибо началась ужасающая канонада, которая производилась обеими сторонами, в Кюстрине и против него. Уже через полчаса поднялся сильный дым, и в продолжение 28 часов бушевал пожар, подобный раскаленной печи. Все думали, что это форштат с этой стороны [Одера], который комендант крепости приказал поджечь; однако от русских офицеров мы с прискорбием удостоверились, что это [горит] сама крепость. Под прикрытием упомянутого форштата русские со своими орудиями пробрались почти к крепостным орудиям и могли таким образом со всем удобством бросать внутрь неисчислимое количество бомб и брандкугелей.

Какие за этим последовали неисчислимые бедствия и стенания! Даже один русский офицер признавался впоследствии, что жалобные крики жителей необыкновенно тронули и его варварскую душу. Известно, что к Кюстрину не посылали трубача [с предложением о сдаче], не велось правильной осады и обстрела, но он был немедленно подожжен посредством брандкугелей[1743]. Это произвело жесточайшее опустошение. В самом городе не осталось ни одного целого жилого дома. Жалкие остатки всего города представляли лишь гарнизонная церковь, превращенная в лазарет, и казематы, — и то потому, что они собственно располагались на валу. Однако из стен крепости не был поврежден ни один камень. Какой позор! какой стыд! И это поведение армии, которая называет себя христианской? Не следовать даже правилам войны, жестоким самим по себе, — напротив, действовать как поджигатели[1744]?

Воистину, мы не знаем, что внушало больший ужас — когда мы впервые увидели своими глазами варваров-неприятелей или когда услышали, что Кюстрин горит! Кюстрин — хранилище ценностей, которые можно было обменять на 8 княжеств. Ибо в этой крепости на хранении находились королевская сокровищница и берлинский арсенал, королевская корона, прусский архив, наиценнейшие предметы из золота и серебра — даже церковная утварь из Новой Марки, в том числе и наша. И все это истреблено огнем, все испепелено жаром[1745]! Мой бедный брат также перевез все свое самое лучшее и необходимое к одному приятелю в несчастную крепость, так же и я свое лучшее полотняное белье — и все мы лишились наших вещей!

Чувствительное движение сердца при этом несчастье, несомненно, никогда не изгладится из моей памяти. В этот вечер я сел у окна, выходящего в сторону Кюстрина, и остался так неподвижно сидеть всю ночь. Не отрывая взора от близкого пламени, я воссылал в небеса сотни тысяч воздыханий. Что делать бедным жителям, которых коснулось это несчастье? Около 12 часов ночи подобно зажженному факелу загорелась высокая башня. Я сказал всем моим детям прийти, посмотреть на яростное пламя и запечатлеть его в душе на вечную память и предостережение.

Что сказать о жестоком наслаждении, которое испытывал неприятель во время этой разрушительной осады? Когда пламя, казалось, несколько поутихло, они снова стали забрасывать туда бомбы и брандкугели. Тут же пламя занялось вновь и взвилось на ужасную высоту. После удачного выстрела в лагере раздавалась развеселая полевая музыка. Однако высший мститель заставил их дорого заплатить за это удовольствие.

Произошедшее с Кюстрином несчастье повлекло за собой и горести для всей окрестности. Они постигли наш Дамм и ближайшие деревни — Цихер, Батцло[в], Вильк[ер]сдорф и другие. Последняя была полностью разграблена и сожжена. В Батцлове разбойники убили трех трактирщиков. В Вилькерсдорфе же они сожгли в пламени более половины жителей — тех, кто пытался убежать, они ударами пик и выстрелами гнали назад.

Наш Нойдамм играл у них роль кладовой припасов. Маркитанты пребывали в городе ежедневно с утра до вечера, с 15 до 24 августа, пока продолжалось сожжение [Кюстрина]. Они приезжали к пекарям, пивоварам, винокурам, мясникам, мелким лавочникам и аптекарям[1746]. Приобретали они за деньги, а именно, преимущественно за рубли, но и безденежно.