Письма с Прусской войны. Люди Российско-императорской армии в 1758 году

7) Несмотря на то, что, как известно, от Кюстрина до Дамма на 2 мили вокруг были сожжены восемь деревень, в день баталии наши гусары все же привели таких же гнусных поджигателей. Они поймали их с горючими материалами в форштатах Нойдамма, которые те собирались поджечь. Тем временем Зольдинские ворота, со стороны которых опасались подхода русских подкреплений[1777], были забаррикадированы и закиданы навозом, и в то же время оборудованы бойницами и поставлены пушки, как и на других.

8) В день баталии во всем городе нельзя было найти ни хлеба, ни пива, ни водки; к вечеру же второго дня и не капли колодезной воды. Так как колодцы были разбиты фурманами из обоза — не только на улицах, но и в домах и во дворах; их разворошили, чтобы найти воды. Как жадно все черпали ведрами, горшками, — даже гренадерками! — пока не вычерпали все.

9) Когда русские, числом 1500, лежали за моим домом на церковном дворе, в мою дверь среди прочих зашел бригадир Сиверс[1778] в сопровождении нескольких русских офицеров. Левая рука у него была на перевязи, пустой рукав кафтана свисал сзади. Этот генерал высокий, хорошо сложен, в шляпе с плюмажем, но без шпаги, поскольку в плену. У караульного офицера в моей комнате он попросил разрешения посетить находившихся среди пленных слуг — своих и князя Сулковского. Когда он появился на церковном дворе, все пленные, теснясь, окружили его, но в совершенной горести и тишине, и целовали полы его кафтана. Сам он тоже не произнес ни слова, лишь раздавал им тинфы[1779], 5 штук которых составляли 1 рейхсталер, а они снова целовали его платье.

Между тем к моему дому и на церковный двор подошел барон фон Кайзерлинг. Немедленно из моей школьной аудитории, которая теперь была караульней, выскочили, как это почти всегда происходило [в таких случаях], 50 человек, и выстроились перед школой с ружьями. Бригадир Сиверс немедленно подошел к барону фон Кайзерлингу и пожаловался ему на то, что пленным приходится очень плохо, так как в продолжение трех дней они не получали ни хлеба, ни водки. Из-за большой жары они должны были либо страдать от жажды, либо вынуждены были покупать у пришедших за них поглазеть за несколько копеек воду в шляпах, касках, разбитых бутылках и старых горшках.

Немедленно были даны особые распоряжения. 20 человек караульных делали круг, в который впускали по очереди по 50 человек русских. Под дулами заряженных и взведенных ружей их водили на озеро, которое плещется рядом с Новым городом. Тут воочию представали картины войск Гедеоновых[1780]. Здесь страдавшие жаждой необыкновенно жадно пили из шляп, гренадерок и горстями. А некоторые из старых осколков стекла и глиняных горшков. Кто-то лакал воду, как собака, лежа на земле. Это продолжалось, пока все из здоровых пленных не напились. Раненым же [по-прежнему] приходилось страдать или покупать воду задорого. Водку же русским продавали даже маркитанты по 1 рейхсталеру за кварту[1781].

10) Манера трапезничать у русских, пожалуй, скорее вызывает отвращение, чем желание им подражать. Тыквы и огурцы они едят прямо с огородов, незрелыми, вместе с землей и гнилью, сырыми и необработанными. Либо же они режут эти овощи такими, как их сорвали, и делают из них вместе с хлебом, водой, уксусом и луком холодную похлебку. За этим блюдом их застал генерал Штоффель на нашей бумажной мельнице, где он попросил ему все показать, сделать при нем разные сорта бумаги, и купил их[1782].

11) В течение двух дней баталии наши желтые и черные гусары устраивали разную торговлю. Перед Кенигсбергскими воротами, где 10 королевских егерей под командованием обер-форстмейстера несли внешний караул и выставляли сторожевое охранение, была устроена продажа оружия. Пара пистолетов с латунными накладками шли от 4 до 6 гутегрошенов[1783]. В другом месте был лошадиный торг. Одну можно было выручить иногда за 6 грошей — 3 лошади русской обозной телеги продавались даже от 6 до 9 гр. Еще в одном месте гусары вытаскивали из захваченных русских повозок содержимое и продавали задешево. Там на голой земле были разложены на продажу платье, серебро, олово, медь, холст, латунь и т. п. — в общем, движимое имение всякого рода, как в рыночный день.

12) Когда у пленных на церковном дворе заметили много крестовых рублей (Kreutz-Rublen

)[1784], штука по 1 рейхсталеру, 10–12 гутегрошенов, наш караульный офицер начал [их] обыскивать. Действительно, у них нашли этой монеты на 10 000 рейхсталеров; однако им обменяли их тинфами [по курсу] 1 рейхcталер 4 гроша.

Когда же в их сапогах, которые настолько широки, что они могут залезать туда вместе с башмаками и чулками, стали находить золотые и серебряные часы, а равно такие же столовые и суповые ложки, всех вновь прибывших по приказанию караула перед моей дверью раздевали до рубашки и так обыскивали. После пощечин, к которым они привыкли, и палок их выталкивали в исподнем на церковный двор. Товарищи, принимая их, что-то говорили им очень живо, но никто не мог этого понять.