Первый русский, которого Его Королевское Величество увидели накануне баталии, был гусар. В течение среды[1771]
он был в Беервальде[1772] в двух милях от Дамма. Вдруг он услышал о приближении пруссаков. В величайшем страхе он скакал туда и сюда, прося о проводнике, который мог его вывести к русской армии, однако ему отказывали. Наконец, ничего не подозревая, он наткнулся на местного палача Кнехта и умолял его: Братец, уведи меня,2) Когда король еще вечером перед баталией передал по армии приказ: завтра будет дано сражение, но ни одному русскому пощады не давать, этот приказ стал благодаря шпиону в тот же вечер известен в неприятельской армии. На это генерал-аншеф Фермор также еще ночью объявил: завтра будет дано сражение, и так как по именному приказу короля Прусского ни одному русскому не будет даровано пощады, то вам следует стоять и сражаться или умереть.
Следует полагать, что если бы такого не произошло, вся русская армия после крупного поражения сложила бы оружие. Кто, однако, поставит этот приказ в вину мудрому и всегда великодушному Фридриху? Кто осмелится пенять Ему на это, когда милостивейший монарх был на этот раз столь ожесточен против такого неприятеля.
Владыка два раза посетил вчера Кюстринскую Трою, своими глазами увидел, что не осталось ни одной крыши, ни куска дерева, а лишь потрескавшиеся, наклонившиеся и обрушенные стены — жалкие руины этого прекрасного города. Сколь чувствительным было это зрелище для Отца своих Народов! Воскликнем в печали: о горе![1774]
Поистине не описать и не изобразить живо вызванные этим чувства и движение сердца.Друг человечества, король, видел поднимающийся от обрушившихся стен и сводов дым — дым от величайших ценностей и архивов, которые тлели под руинами; дым, который превращался в великий жар, стоило чуть пошевелить пепел! Одним словом — наисовершеннейший король видел в Кюстрине всю выгоревшую и претерпевшую несчастья Марку.
Как такое могло не подвигнуть сердце Короля к праведной мести? Ибо пламя пожрало в особенности три битком набитых склада с припасами и все привезенное в крепость зерно, — они дымились и распространяли удушливый запах еще в течение шести недель.
3) Когда Король в 9 часов [утра] 25 августа изволили отослать нашего лесника назад передать полковнику Мюллеру, командующему артиллерией, чтобы он выкатил орудия в количестве 9 штук, тот уже выдвинул 18 штук и начал в этот момент канонаду. В то же время Королю потребовалась осмотрительность, чтобы неприятель не обнаружил, что он делает рекогносцировку, и он закричал фельдъегерям: «Назад! назад! моя свита слишком многочисленна!»
4) Когда король двинулся на русских, он увидел перед каждым из неприятельских полков впереди длиннобородых людей, похожих на иудеев, которые держали что-то в руках. Монарх справился, кто это, и что это означает. Когда Его Величеству ответили, что это попы, полковые священники, которые несут кресты, Его Величество не могли сдержать смеха. Однако несчастным крестоносцам приходилось хуже всего; ибо несколько из них немедленно были сражены ядрами, а еще одного растерзали около Дамма. Итак, им отнюдь не помогло, что вечером накануне баталии они причастили и особо освятили свои полки[1775]
.5) Граф фон Фермор принадлежал, как уже указывалось выше, к лютеранской церкви; у него был также свой полевой священник, который некоторое время пробыл в Дамме; не могу, впрочем, утверждать, что это был тот самый, которого я видел[1776]
. Булочник же его (Фермора. —6) Когда после баталии Король велел привести к себе пленных русских генералов, он спросил их с суровым выражением: Кто вы, господа? Они отвечали: Мы генерал-лейтенанты и генерал-майоры. На что монарх ответил: Генералы? Вы поджигатели, а не генералы! Несмотря на это, они просили Короля предоставить им на время плена хорошие квартиры. «Вы получите лучшее, что есть в Кюстринской крепости», — ответил Его Величество — и это были казематы, единственные уцелевшие от пожара.