Дорогой товарищ, — сердечно благодарю за Ваше письмо, за дружеское отношение ко мне, а главное — благодарю Вас и Вам подобных за то, что вы есть, за то, что живете. Великая это радость для меня, что вы — есть! и разумеется, что, когда я говорю публике: «Вам нет никакого дела до меня, человека», — я думаю не о вас, не о пролетариате, а о тех, кому я — навсегда чужой и кто мне всегда чужд. Всех людей порою жалко, до бешенства жалко п чужих, но живешь — не жалостью, а любовью к близким, к своим. И постольку с чужими хороводы водишь, поскольку от этих хороводов ждешь пользы для своих. Частенько хороводишься вовсе зря, — да ведь что же делать? До своих — не добьешься, по пути к ним расставлены капканы, западни. В капкан попасть — не боязно, да время — дорого, не много его осталось, а работы — на века. Сидеть — некогда. Ну, и довольно об этом. Вы меня понимаете.
Сообщаю новости, начиная с приятных. 19-го апр[еля] Федор Шаляпин дал бесплатный спектакль для рабочих в Народном доме на Каменном острове. Народу собралось до 4 т. человек, шел «Борис Годунов». Билеты распространялись через больнич[ные] кассы. Шаляпину был триумф и в театре и на улице. Но не думайте, что ему не напомнили о том, о чем следовало напомнить. 8 заводов написали ему очень хорошее письмо, такое хорошее, что он, читая, плакал, а в письме было сказано, что ему, Федору, никогда, ни пред кем на коленки вставать не подобает. Осенью он даст другой спектакль для рабочих, пойдет «Фауст».
Летом по рабочим районам будут организованы концерты Зилоти, — один уже состоялся на Путиловском 3-го мая. Построилась труппа, будут играть в разных театрах рабочих кварталов. На все это есть спрос, и спрос этот должен быть удовлетворен.
Есть спрос на журнал, на газету. Это — не может быть удовлетворено. Военная] цензура свирепствует бесчинно, ничего нельзя писать. Скоро, кажется, закроют «Современник», единственный журнал, который пытается говорить языком человечьим. Я Вам послал его.
Вы не можете представить, что теперь делают с еврейским населением Польши! Уже выслано до полумиллиона, высылали по 15–20 тысяч, — все еврейское население города — в 24 часа! Больных детей грузили в вагоны, как мороженый скот, как поросят. Тысячами люди шли по снегу целиной, беременные женщины дорогой родили, простужались, умирали старики, старухи. Ужас! Говорят, что массовое обвинение евреев в измене, предательстве вызвано желанием объяснить наши военные неудачи и затушевать действительное предательство Мясоедовых и Кº.
Я думаю — иначе: антисемитизм пропагандируется, как я уже писал Вам, — в целях разбить оппозицию на еврейском вопросе. Пропаганда ведется успешно. Жить — стыдно, стыдно встречаться с евреями на улице.
Атмосфера вообще — душная. Никогда я не чувствовал себя таким нужным русской жизни и давно не ощущал в себе такой бодрости, но, милый товарищ, сознаюсь, порою руки опускаются и в глазах темнеет. Очень трудно. Особенно обидно за свою интеллигенцию, так все вялы, так ленивы, неаккуратны, недеятельны — отчаяние!
Но все же кое-что удается. Удается, главным образом, потому, что очень хороших людей воспитал питерский пролетариат.
Перед русским пролетариатом стоят задачи, не знакомые западному в том объеме, каковы они у нас. Мы живем в отчаянных противоречиях. Напр. — множество социалистически мыслящей публики работает в кооперативах, а кооперативы, в той форме, как они развиваются ныне, — способствуют росту инстинкта частной собственности, росту индивидуализма. Не так ли? Засим: после войны очень возможен подъем духа. Но — требуется, чтоб этот подъем был сознателен, а не стихиен. Если мужички снова начнут жечь усадьбы — толку это даст мало. И вот пролетарий принужден свое социальное сознание внедрять в массы крестьянства.
Затем: обострение национальных вопросов, порождающее националистический шовинизм, грозящий отравить социализм—империализмом. Трудное время, товарищ! Дорого стоят теперь те люди, которые не теряют головы в путанице событий. А события всё осложняются: вон Италия ввязалась в войну, за нею скоро втянется Румыния.
По улицам у нас ходят десятки одноногих людей. Жить — дорого.
Получил Ваш подарок, но — увы! — дорогой его искрошило в куски. Будьте здоровы, милый товарищ, и передайте сердечный мой привет другим, кто душою с Вами! Будьте бодры духом!
Книги посланы
Д. Н. СЕМЕНОВСКОМУ
30 июня [13 июля] 1915, Мустамяки.
Дмитрий Николаевич,
не хотите ли приехать ко мне в Финляндию? Поживете другими впечатлениями, я предложу Вам подстрочные переводы армянских, латышских и других поэтов, а Вы попробуете придать им форму?
Поговорим.
Если согласны — отвечайте по адресу: Петроград, Лиговская, дом Перцева, квар. 110, «Парус», мне.
Вышлю денег на проезд, а пока — будьте здоровы!
В. В. МАЯКОВСКОМУ
3 [16] июля 1915, Мустамяки.
Буду рад видеть Вас.
Если можно — приезжайте к часу, к завтраку.
Всего доброго!
В. В. МАЯКОВСКОМУ