Читаем Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 полностью

Не забыть бы: усердно прошу Вас — медведей не ловите, шкур с них не сдирайте, М[арии] Ф[едсровне] шкуру не надо, проживет и в своей, а ежели 15 целковых беспокоят Вас, — их можно истратить с большей пользой товарищам. Не обидьтесь, не примите этих слов за поучение — ничего подобного не имею в уме и на сердце! Но мы здесь осведомлены, что в Ваших краях люди живут трудно — холодно и голодно.

Как живут в наших краях? Не легко ответить, хотя и знаю, что это интересно Вам. Многого — не скажешь, многого — не понимаешь, а общее впечатление — и не мое только — таково, что люди потихоньку разбираются в хаосе эмоций, возбужденных войною, начиная кое-что критиковать, желая в чем-то разобраться. Особенного — ничего, однако — веет некий новый дух, становится свежее, умнее. Намечаются кое-какие начинания, а что будет — неведомо. Уж очень строго везде, и очень пристально смотрят за всем, что выходит из рамок идиотизма. Затевается интересная газета «Северный голос», кричать сей голос намерен правду. В кавычках и без оных. Чувствуется необходимость в большой газете демократического блока, каковая и налаживается, не торопясь. Вам известно, что на Руси спят много и охотно, просыпаются же медленно и лениво.

Кадеты очень прогрессируют; недавно признали партию Дмовского «национальным представительством Польши». Отсюда — очень близко до признания и за нашими националистами! всех прав на звание полных представителей интересов нации во всем ее объеме, ибо «идея государственности — внеклассовая идея». Очень много говорят о государственности, по всем закоулкам говорят, и пахнет ст этих разговоров выгребной ямой.

Слушаешь и думаешь старыми стихами:

Минул век богатырей,И смешались шашки,И полезли из щелейМошки да букашки…

Препротивные букашки, главная их квартира в той щели, которая зовется «Русской мыслью», а также в религиозно-философских о[бщест]вах. Не скажу, чтоб жилось весело, однако — становится интересно. Много растет дурного, например — антисемитизм. Он принимает столь яростные формы, что необходимо тотчас же вступать в драку с ним, каковая и начинается.

Работы для честного человека — без конца на святой Руси!

В областях, Вам наиболее знакомых, настроение преобладает задумчивое, спокойно-серьезное, публика очень много читает хороших книг, которые потолще. Хотя и в этих областях есть немалые недоразумения по вопросу об оценке войны. Она все-таки действует на головы и весьма кружит их. Это— во всех слоях. Ваши соображения о фактах, предшествовавших войне, я считаю мало вероятными, ибо они слишком умны, а сказано: «Умом России не понять». Ублюдок «Нового времени» — «Вечернее вр[емя]» — объяснял публике, что рабочих «Треугольника» травили немцы, дабы вызвать волнения. Этот путь объяснения фактов — опасен тем, что подсказывает врагу то, о чем он своим умом не догадался бы. Нам, реалистам, необходимо стоять тверже на точном исследовании явлений, а в догадки не пускаться бы.

Я недавно воротился из Киева, Москвы, много видел хорошего, больше — дурного. Неустроенно все, бессвязно, бродит во тьме, и «всяк молодец на свой образец» живет, как всегда. А связать молодцов — трудно в наши дни. Темные дни, сударь мой!

Приветствую сожителей Ваших, сердечно приветствую! Также и Вас. Спасибо Вам за письмо, оно пролежало недели две нечитанным, я только что вчера вернулся из поездки.

Не пишите мне на Финляндию, здесь военная цензура вскрывает все письма. Посылайте по адресу: Петроград, Александру Николаевичу Тихонову, Кронверкская улица, д. 20, кв. 8. И будьте здоровы!

Не надо ли книг прислать? Скажите каких. Вот теперь Вам надо писать, сударь! Купите бумаги, чернил и — валяйте! Вам есть о чем говорить, — научитесь говорить!

Ну, всего доброго, друг мой хороший! Еще раз—сердечно приветствую всех!


А. Пешков


26/I. 915.

Мустамяки.

682

С. П. ПОДЪЯЧЕВУ

26 января [8 февраля] 1915, Мустамяки.


Как живете, Семен Павлович?

Вы, надеюсь, не сердитесь на меня за то, что я не принял рассказ для сборника? Да теперь мы уже и опоздали со сборником, — книжный сезон проходит.

Как здоровье жены?

Пишите мне по адресу Тихонова.

Что «Детство»? Пишется ли?

Напишите мне длинное послание о всех делах Ваших!

До свидания пока! Вчера только вернулся домой, гора писем, сижу и отвечаю, даже спина трещит.

Жму руку.


А. Пешков


Сейчас получил Ваше письмо по поводу рассказа. Что это Вы, батюшка мой, в каком нелепом настроении? Разве можно писать: «пришибли Вы меня»? Вовсе я Вас не пришиб, это преувеличено, да и разве впервые Вы испытываете неудачу? Рассказ Вы напечатаете, сократив его Ровно ничего ужасного не случилось, что Вы!

Пишите «Детство» и будьте бодры!


А. П.

683

Н. Д. ТЕЛЕШОВУ

3 [16] февраля 1915, Мустамяки.


Дорогой Николай Дмитриевич!


Перейти на страницу:

Все книги серии М.Горький. Собрание сочинений в 30 томах

Биограф[ия]
Биограф[ия]

«Биограф[ия]» является продолжением «Изложения фактов и дум, от взаимодействия которых отсохли лучшие куски моего сердца». Написана, очевидно, вскоре после «Изложения».Отдельные эпизоды соответствуют событиям, описанным в повести «В людях».Трактовка событий и образов «Биограф[ии]» и «В людях» различная, так же как в «Изложении фактов и дум» и «Детстве».Начало рукописи до слов: «Следует возвращение в недра семейства моих хозяев» не связано непосредственно с «Изложением…» и носит характер обращения к корреспонденту, которому адресована вся рукопись, все воспоминания о годах жизни «в людях». Исходя из фактов биографии, следует предположить, что это обращение к О.Ю.Каминской, которая послужила прототипом героини позднейшего рассказа «О первой любви».Печатается впервые по рукописи, хранящейся в Архиве А.М.Горького.

Максим Горький

Биографии и Мемуары / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза