Читаем Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 полностью

На другой день после закрытия Вольного Экономического О[бщест]ва я послал Вам письмо, в котором сообщил, что беру назад мое обещание участия в сборнике «Клич» и в «Дне печати»; вероятно, теперь Вы уже получили это письмо.

Если Вас смутит в нем горячность тона и резкие слова — не сердитесь на меня, прошу Вас!

Вы — вдумчивый человек, и Вы поймете, как трудно мне.

Крепко жму Вашу руку.


А. Пешков


3/II. 915.

Мустамяки.

684

В. Е. ГАККЕЛЬ-АРЕНС

17 [30] марта 1915, Петроград.


Вере Евгеньевне

Гаккель-Аренс.


Сударыня!


Т. И. Манухина, передав мне пакет Ваших стихов, просила меня дать Вам отзыв о литературном достоинстве Вашего труда, а также высказаться о своевременности издания стихотворений Ваших отдельным сборником.

Отнюдь не отрицая несомненного дарования Вашего, я нахожу, что оно еще не нашло для себя ни форм, ни направления; иными словами — Вы не нашли себя, свою личность. Лицо Вашей души неясно, лишь порою в некоторых стихотворениях светится нечто, выгодно отличающее Вас от других, слишком умных и начитанных стихотворцев.

Но в большинстве своем Ваши стихи, как большинство современных стихов, от ума, от литературы и — простите! — от моды.

Истинная поэзия — всегда поэзия сердца, всегда песня души, она редко философствует и стыдится рассуждать.

У Вас в таких стихотворениях, как, например, «Осень», избыток литературного «дендизма», которым гг. эстеты отравляют русскую поэзию и портят русский язык. Этот «дендизм» выражается на Руси не подчеркнутым вкусом к слову, не грацией неожиданных созвучий, но расшатанностью ритма и провинциальной манерностью. Поэзия гг. эстетов — титулярная советница из Калуги в парижском платье, она еще не умеет носить его незаметно для себя самой.

Поверьте мне, сударыня, что этот дендизм — платье с чужого плеча, он заимствован от изящной души француза, но — французом нужно родиться, им не сделаешься, как это доказывают бесплодные усилия русских стихотворцев быть похожими на Клоделя, Фора и других законодателей стиля. Стиль для Вас — как мне думается — то, чего Вы еще не чувствуете.

Когда в одном и том же стихотворении встречаются два столь далекие друг от друга слова, как — нерусское — «блик» и — очень русское! — «клоп», — я говорю, что здесь нет стиля, нет единства. На мой взгляд, только ирония позволяет сближать столь далекое, — ирония Бодлера, например.

Затем — пессимизм таких стихов, как «Разлука», — вообще говоря — дешевый пессимизм, и он уже достаточно надоел. Он использован — выболтан — у нас, русских; очень наивно, грубо, но — уже использован. У нас, на Руси, очень уместен пессимизм социальный, но до чувствования философского пессимизма мы еще не доросли, по культурной юности нашей. И потому философский пессимизм у нас насквозь литературен, поэзия же должна иметь как можно меньше общения с литературой, дидактикой и прочим — от ума.

Не очень приятно мне писать все это Вам — я не люблю огорчать людей.

Но ничего иного сказать не могу.

Вы беретесь за серьезное дело, это требует серьезного отношения к Вам и всей Вашей серьезности по отношению к себе самой. Это требуется тем более, что у Вас есть свое, его-то Вы и должны найти, вскрыть, выразить.

Свидетельствую мое почтение к Вам.


А. Пешков


17/III.915.

685

Ю. М. ЗУБОВСКОМУ

Конец марта [начало апреля] 1915, Петроград.


Г-ну Юрию Зубовскому.


Вы сделали большие успехи: стих Ваш стал звучнее, разнообразнее и во всех отношениях лучше прежнего, рифмы — разнообразнее, богаче, с этим Вас можно поздравить. Но все-таки у Вас остались кое-какие нелады с языком, шероховатости, неясности — все это необходимо победить, устранить.

Дождь у Вас «смеется звоном кованых подков» — это и вычурно и неверно.

Всю ночь в полях неумолимоВетровый пел набат,Раскатами глухого зова он умолял,

но, говорите Вы тут же:

Застыла в поле ночь.

Ясно, что ночь была бурная, ветреная, а не застывала. «Ветровый» — едва ли удачно.

Но в общем, по-моему, Вы сильно двинулись вперед.

Стихотворение «Ходят в поле грозные бураны» — я предложу журналу «Отечество», если хотите.

А затем — вот что: содержание Ваших стихотворений очень скудно, однообразно. Вы слишком маринуете себя в пейзаже — это может повредить Вам. Поэт — эхо, он должен откликаться на все звуки, на все зовы жизни. Расширяйте Ваш интерес к ней. Не следует забывать, что, кроме пейзажа, есть еще и жанр.

У Вас много ветра, осени, неба, но мало человека, мало песен души его. А эти песни — самое интересное, именно они-то и являются вечными темами истинной поэзии.

Берегитесь искусственно останавливать себя на чем-либо одном, — это будет самоограбление, самоизувечение.

686

С. В МАЛЫШЕВУ

Май, после 10 [23], — июнь 1915, Мустамяки.


Перейти на страницу:

Все книги серии М.Горький. Собрание сочинений в 30 томах

Биограф[ия]
Биограф[ия]

«Биограф[ия]» является продолжением «Изложения фактов и дум, от взаимодействия которых отсохли лучшие куски моего сердца». Написана, очевидно, вскоре после «Изложения».Отдельные эпизоды соответствуют событиям, описанным в повести «В людях».Трактовка событий и образов «Биограф[ии]» и «В людях» различная, так же как в «Изложении фактов и дум» и «Детстве».Начало рукописи до слов: «Следует возвращение в недра семейства моих хозяев» не связано непосредственно с «Изложением…» и носит характер обращения к корреспонденту, которому адресована вся рукопись, все воспоминания о годах жизни «в людях». Исходя из фактов биографии, следует предположить, что это обращение к О.Ю.Каминской, которая послужила прототипом героини позднейшего рассказа «О первой любви».Печатается впервые по рукописи, хранящейся в Архиве А.М.Горького.

Максим Горький

Биографии и Мемуары / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза