На другой день после закрытия Вольного Экономического О[бщест]ва я послал Вам письмо, в котором сообщил, что
Если Вас смутит в нем горячность тона и резкие слова — не сердитесь на меня, прошу Вас!
Вы — вдумчивый человек, и Вы поймете, как трудно мне.
Крепко жму Вашу руку.
3/II. 915.
Мустамяки.
В. Е. ГАККЕЛЬ-АРЕНС
17 [30] марта 1915, Петроград.
Вере Евгеньевне
Гаккель-Аренс.
Сударыня!
Т. И. Манухина, передав мне пакет Ваших стихов, просила меня дать Вам отзыв о литературном достоинстве Вашего труда, а также высказаться о своевременности издания стихотворений Ваших отдельным сборником.
Отнюдь не отрицая несомненного дарования Вашего, я нахожу, что оно еще не нашло для себя ни форм, ни направления; иными словами — Вы не нашли себя, свою личность. Лицо Вашей души неясно, лишь порою в некоторых стихотворениях светится нечто, выгодно отличающее Вас от других, слишком умных и начитанных стихотворцев.
Но в большинстве своем Ваши стихи, как большинство современных стихов, от ума, от литературы и — простите! — от моды.
Истинная поэзия — всегда поэзия сердца, всегда песня души, она редко философствует и стыдится рассуждать.
У Вас в таких стихотворениях, как, например, «Осень», избыток литературного «дендизма», которым гг. эстеты отравляют русскую поэзию и портят русский язык. Этот «дендизм» выражается на Руси не подчеркнутым вкусом к слову, не грацией неожиданных созвучий, но расшатанностью ритма и провинциальной манерностью. Поэзия гг. эстетов — титулярная советница из Калуги в парижском платье, она еще не умеет носить его незаметно для себя самой.
Поверьте мне, сударыня, что этот дендизм — платье с чужого плеча, он заимствован от изящной души француза, но — французом нужно родиться, им не сделаешься, как это доказывают бесплодные усилия русских стихотворцев быть похожими на Клоделя, Фора и других законодателей стиля. Стиль для Вас — как мне думается — то, чего Вы еще не чувствуете.
Когда в одном и том же стихотворении встречаются два столь далекие друг от друга слова, как — нерусское — «блик» и — очень русское! — «клоп», — я говорю, что здесь нет стиля, нет единства. На мой взгляд, только ирония позволяет сближать столь далекое, — ирония Бодлера, например.
Затем — пессимизм таких стихов, как «Разлука», — вообще говоря — дешевый пессимизм, и он уже достаточно надоел. Он использован — выболтан — у нас, русских; очень наивно, грубо, но — уже использован. У нас, на Руси, очень уместен пессимизм социальный, но до чувствования философского пессимизма мы еще не доросли, по культурной юности нашей. И потому философский пессимизм у нас насквозь литературен, поэзия же должна иметь как можно меньше общения с литературой, дидактикой и прочим — от ума.
Не очень приятно мне писать все это Вам — я не люблю огорчать людей.
Но ничего иного сказать не могу.
Вы беретесь за серьезное дело, это требует серьезного отношения к Вам и всей Вашей серьезности по отношению к себе самой. Это требуется тем более, что у Вас есть свое, его-то Вы и должны найти, вскрыть, выразить.
Свидетельствую мое почтение к Вам.
17/III.915.
Ю. М. ЗУБОВСКОМУ
Конец марта [начало апреля] 1915, Петроград.
Г-ну Юрию Зубовскому.
Вы сделали большие успехи: стих Ваш стал звучнее, разнообразнее и во всех отношениях лучше прежнего, рифмы — разнообразнее, богаче, с этим Вас можно поздравить. Но все-таки у Вас остались кое-какие нелады с языком, шероховатости, неясности — все это необходимо победить, устранить.
Дождь у Вас «смеется звоном кованых подков» — это и вычурно и неверно.
но, говорите Вы тут же:
Ясно, что ночь была бурная, ветреная, а не застывала. «Ветровый» — едва ли удачно.
Но в общем, по-моему, Вы сильно двинулись вперед.
Стихотворение «Ходят в поле грозные бураны» — я предложу журналу «Отечество», если хотите.
А затем — вот что: содержание Ваших стихотворений очень скудно, однообразно. Вы слишком маринуете себя в пейзаже — это может повредить Вам. Поэт — эхо, он должен откликаться на все звуки, на все зовы жизни. Расширяйте Ваш интерес к ней. Не следует забывать, что, кроме пейзажа, есть еще и жанр.
У Вас много ветра, осени, неба, но мало человека, мало песен души его. А эти песни — самое интересное, именно они-то и являются вечными темами истинной поэзии.
Берегитесь искусственно останавливать себя на чем-либо одном, — это будет самоограбление, самоизувечение.
С. В МАЛЫШЕВУ
Май, после 10 [23], — июнь 1915, Мустамяки.