Письма, телеграммы, надписи 1907-1926

Июль, после 3 [16], 1915, Мустамяки.

Без слов, от души. Владимиру Владимировичу Маяковскому.

М. Горький

690

С. В. МАЛЫШЕВУ

22 сентября [5 октября] 1915, Петроград.

Дорогой Друг,

Ваше письмо получил, и давно уже, а ответить — все не мог собраться. И времени нет, и мешает одно обстоятельство, которое Вы, пожалуй, назовете сентиментальностью, а другие товарищи — обругают меня за это. Видите ли, в чем дело: хочется мне написать вам, временно устраненным из жизни, что-нибудь бодрящее, хорошее, рассказать о чем-то, от чего вам, хоть день, жилось бы лучше, легче. А — нет хорошего-то, т. е. оно — живет, да очень уж мало его и немощно оно в силе своей.

Люди все более звереют и безумеют от страха пред войной, затеянной ими. Звереют, глупеют и дышат пошлостью и создают атмосферу, которая отравляет даже тех, кому глупеть не надлежало бы. Силен старый мир даже и в агонии своей — силен! Много в нем яда.

Живут люди в страхе, но и страх не мешает жуликам жульничать. Буржуазия организуется, крепнет и, конечно, грабит страну, грабит, — как никогда еще не грабила! Москва стремится к власти на всех парах, — Вы знаете это по газетам. Прогрессивный блок становится магнитом, который все с большей силою притягивает к себе все способное жрать и воровать «ради спасения родины от врага». Правительство не уступает напору буржуазии, сопротивляясь по инерции, механически.

Между этими двумя силами — демократия, пролетариат. Они обе боятся его, не меньше, чем немца, — боятся и грозят друг другу: а вот начнутся волнения в народе! Убеждают друг друга: одни говорят — оставьте нам власть, а то..! А другие— отдайте нам власть, а то..! Московские волнения вызвали торжествующий крик — ага, что мы говорили?

В какую бы сторону ни пошевелился рабочий народ, — всякое его движение учитывается борющимися за власть в своих целях. Народ ведет войну, самую страшную из всех когда-либо бывших. Народ работает, а есть нечего, в Петербурге не хватает хлеба, нет дров, сахара и т. д. Конечно, в стране есть и хлеб, и сахар, и все, что нужно, но всего больше — мошенников. А отсюда — дороговизна.

Эх, С[ергей] В[асильевич]! Очень тоскливо бывает порою на душе, оттого, говорю, и не пишется. Так-то.

Кланяюсь всем! Получили Вы книгу Покровского? Хорошая вещь!

Будьте здоровы.

А. Пешков

Книги послал:

«Окуров», «Кожемякина», «Детство» и «По Руси».

691

Д. Н. СЕМЕНОВСКОМУ

10 [23] октября 1915, Петроград.

Милый Дмитрий Николаевич!

Посылаю Вам для перевода 5 финских стихотворений, будьте добры отнестись к этой работе со всем вниманием, очень прошу Вас об этом!

Ваши переводы французских стихов всем нравятся.

Так хотелось бы, чтоб Вы нашли удовольствие в переводах. Скоро пришлю еще латышские стихи.

Будьте здоровы!

Если нужно денег — напишите.

А. Пешков

692

К. А. ТРЕНЕВУ

11 [24] октября 1915, Петроград.

Дорогой

Константин Дмитриевич!

Помните — Вы обещали мне дать рассказ для сборника? Позвольте напомнить Вам Ваше любезное обещание. Налажено издание ежемесячного литературного журнала «Летопись». Я принимаю в этом журнале ближайшее участие, печатаю в нем вторую часть «Детства» и усердно прошу Вас о деятельном сотрудничестве.

Пробная книга журнала выйдет в первых числах декабря, — могу ли поместить Ваше доброе имя в список сотрудников? Будьте любезны ответить немедля и дайте хотя небольшой рассказ. Укажите Ваши условия.

Дорогой К. Д. — сердечно благодарю Вас за книгу Вашу, на-днях пошлю Вам свои. Шаляпину еще не передал его экземпляр, — летом я его не видал, а сейчас он в Москве.

Как только вернется в Питер, — я передам ему книгу. Благодарю Вас и за внимание к нему, он очень оценит это, я знаю.

Как здоровье Вашего брата?

Сердечно желая Вам всего доброго, жду ответа.

А. Пешков

11/Х. 915.

Петроград, Кронверкский проспект, д. 23, кв. 9.

А. М. Пешкову.

693

К. А. ТИМИРЯЗЕВУ

16 [29] октября 1915, Петроград.

Глубокоуважаемый

Клементий Аркадьевич!

К Вам обращается человек, очень многим обязанный в своем духовном развитии Вашим мыслям, Вашим трудам. Вероятно, Вы слышали мое имя, я — М. Горький, литератор.

Я прошу Вашей помощи делу, которое мне удалось организовать, и я позволяю себе надеяться, что Вы не откажете доброму делу.