Читаем Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 полностью

До сего дня я получил от Вас тринадцать томов различных книг научного характера, за этот подарок Дом ученых сердечно благодарит Вас, я — тоже. Все книги уже рецензированы различными профессорами, рецензии были публично прочитаны на одном из субботних собраний ученых, некоторые книги переводятся на русский язык, прежде всего — статьи и речи Содди. Вы сделали еще одно хорошее дело, что меня не удивляет, — это, очевидно, Ваш обычай.

Читаем Ваши статьи; приятно — вот как я зол! — что мне удалось немножко заразить Вас востокобоязнью. Я продолжаю относиться крайне подозрительно к Талаат-беям и Энверам, которые, видимо, мечтают создать мусульманское государство из Закаспийской области, Закавказья с Дагестаном, Анатолии, Киликии и, кажется, Египта. Чувствуется, что это так, и само собою разумеется, что от этой затеи сильно и неизбежно пострадает прежде всего Армения, а затем и Грузия — маленькая страна, которую я знаю и сердечно люблю. Не думаю, чтоб и Россия выиграла что-либо от этой пантюркской игры. Впрочем, я плохой политик, но иногда мне кажется, что я человек здорового чутья, и мое органическое отвращение к несчастиям человечества, к страданиям человека делает меня хорошим или — вернее — дурным пророком.

Живу я, как всегда, в тревогах и волнениях, почти в¿e время провожу в Москве, приобрел себе цынгу, от которой успешно лечусь.

Торопясь отправить письмо, кончаю его, передайте мой привет Джипу, а Вам — мое сердечное чувство крепкой дружбы.

Все, кого Вы знаете, кланяются Вам, храня о Вас самые лучшие воспоминания.

Посылаю статуэтку Льва Толстого.


Привет!

760

В. В. ИВАНОВУ

20 декабря 1920, Петроград.


Всеволоду Иванову.


Очень рад!

Все эти годы я думал о Вас и почти каждого, приезжавшего из Сибири, спрашивал: не встречал ли он Вас, не слышал ли чего-либо о Вс[еволоде] Иванове, не читал ли рассказов, подписанных этим именем? Никто и ничего не знал, не слышал, не читал. И порою я думал: «Должно быть, погиб Иванов. Жаль». А вот Вы живы, да еще хотите ехать в Питер. Это — превосходно. Здесь Вам будет лучше, и Вы будете лучше.

Но — что я должен сделать для того, чтоб Вы перебрались сюда? Сообщите об этом, и я начну действовать. Спешите.

Провинциальная тоска хорошо знакома мне, — я очень понимаю Вас.

Итак — перебирайтесь сюда скорей!


Жму руку.

20.XII.20.


А. Пешков


Ваше письмо получил только сегодня с четырьмя на нем наклейками. Прилагаю их. Мой адрес:

Кронверкский проспект, 23.

761

8-му ВСЕРОССИЙСКОМУ СЪЕЗДУ СОВЕТОВ

22 декабря 1920, Петроград.


Восьмому Съезду Советов необходимо обратить самое серьезное внимание на положение книжного дела в Республике. Положение это должно быть названо книжным голодом. Новых книг почти нет, старые книги все быстрее изнашиваются, истребляются, исчезают. Провинция совершенно обескнижена, — члены съезда знают это. Агитационную литературу и ту трудно достать, не говоря о книгах общекультурного характера. Нет учебников для школ и университетов. Старые истрепанные учебники для средних школ продаются из-под полы по 3 и по 5 тысяч экземпляр. Университетские курсы ценятся в десятки тысяч; так, наприм., курс анатомии Тонкова стоит 30 000, патология Штрюмпеля — 150 000, физика Хвольсона — 300 000. Для того, чтобы приобрести эти необходимые книги, студенты организуются в группы по 15–20 человек и покупают одну книгу. Само собой разумеется, что при таком порядке очень трудно учиться, и, если этот порядок не будет изменен, Республика получит очень плохих врачей, инженеров, химиков и вообще ученых специалистов. Много кричали и писали о ликвидации безграмотности, и мне хорошо известно, что эта работа во множестве случаев дает прекрасные результаты: в краткое время людей научили читать. Но читать им нечего, агитационная литература еще непонятна, да и печатается она так, что даже хорошо грамотному человеку трудно читать ее — типографская краска бледна, шрифт сбит, корректура отчаянно плоха. И потому все чаще наблюдаются факты рецидива, повторения безграмотности: весной человека научили читать, а к осени он уже забыл, как это делается, ибо ему не на чем было упражнять способность чтения. «Знания — народу» — это прекрасный лозунг, но как мы передадим знания народу, не имея орудий знания — книг? Государственное издательство существует три года, но, если внимательно посмотреть, что издано и издается им, — мы увидим, что учреждение это работает очень плохо и без плана. Даже литературу агитационную оно часто печатает небрежно в старых переводах царского цензурного времени; были случаи, когда напечатанные им книги приходилось уничтожать ввиду их полного несоответствия задачам времени.

Перейти на страницу:

Все книги серии М.Горький. Собрание сочинений в 30 томах

Биограф[ия]
Биограф[ия]

«Биограф[ия]» является продолжением «Изложения фактов и дум, от взаимодействия которых отсохли лучшие куски моего сердца». Написана, очевидно, вскоре после «Изложения».Отдельные эпизоды соответствуют событиям, описанным в повести «В людях».Трактовка событий и образов «Биограф[ии]» и «В людях» различная, так же как в «Изложении фактов и дум» и «Детстве».Начало рукописи до слов: «Следует возвращение в недра семейства моих хозяев» не связано непосредственно с «Изложением…» и носит характер обращения к корреспонденту, которому адресована вся рукопись, все воспоминания о годах жизни «в людях». Исходя из фактов биографии, следует предположить, что это обращение к О.Ю.Каминской, которая послужила прототипом героини позднейшего рассказа «О первой любви».Печатается впервые по рукописи, хранящейся в Архиве А.М.Горького.

Максим Горький

Биографии и Мемуары / Проза / Классическая проза / Русская классическая проза

Похожие книги

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза