Читаем Письма. Том III. 1865–1878 полностью

Я не буду говорить здесь вообще о плодах воспитания во всех сословиях; не о том у меня речь. Но что мы видим у нас, в нашем духовном звании, после того как, кроме многих семинарий и училищ, у нас существуют четыре академии?

При всем желании выставить все наше доброе и не обнаруживать наших недостатков, нельзя не сказать, что воспитание нашего духовенства далеко не соответствует той цели, для которой должны существовать наши учебные заведения.

Это видят и говорят почти все, даже начинают писать об этом. Мало этого, даже женщины пересчитывают по пальцам недостатки нашего воспитания. Конечно, благодарение Господу, хотя и редко-редко, но можно найти и из нашего духовенства людей благочестивых, ревностных и даже более. Но если вникнуть в начальные причины сего, то, наверное, окажется, что девять из десяти таковых оттого только благочестивы, набожны и пр., что у них были таковы родители или воспитатели. Следовательно, это отнюдь не от образования в училищах. Напротив того, есть примеры, что дети поступают в училище благонравными и с расположением к благочестивым упражнениям; а из училища выходят с испорченною нравственностью и совсем не с молитвенным духом….

Но положим даже, что и половина из благочестивых сделалась таковыми оттого, что училась в семинариях и академиях. Но зато, сколько есть, из учившихся или из ученых наших, людей, недостойных своего звания по своему духу, и по своим мышлениям и поступкам. Этого мало: к великому несчастию нашему, у нас появились уже вольнодумцы, даже без божники!!! И откуда же? из академий наших, откуда бы, казалось, менее всего надобно было ожидать этого. И этот злой дух проявляется уже и в семинаристах!!! С другой стороны, хотя и стыдно, но справедливость требует сказать, что наши воспитанники, в некоторых отношениях, далеко уступают воспитанникам Западной Церкви. Напр., сколько там было и есть миссионеров, которые не на словах только и не на бумаге, но на самом дел шли и идут на явную смерть с своею проповедью. А у нас, как показывает опыт, крайне трудно найти людей с подобным расположением для занятия миссионерских должностей и в таких местах, где нет никакой опасности для жизни. И отчего это? Конечно, оттого, что там учат этому и умеют приучить, а у нас или не учат, или не умеют приучить.

Да и в самой, так называемой, образованности наши воспитанники далеко уступают некоторым из западных; так напр., много ли у нас из кончивших курс в семинариях наших таких, которые бы, вскоре по выходе в свет, могли вести или поддерживать в обыкновенных беседах разговор сколько-нибудь выше обыкновенного? Много ли из них таких, которые бы свободно могли объясняться или выразить свои мысли, тогда как у нас тоже учат и логикам, и риторикам, и грамматикам, и разным наукам?

Многие ли знают не только устав церковной службы, но даже и самый порядок службы? Тогда как у нас учат этому, и воспитанники каждый праздник бывают в церкви. Этого мало: есть много таких, разумеется, тоже из кончалых, которые и при способностях своих не умеют прочесть в церкви как должно. Есть даже такие, которые не умеют ни молиться, ни креститься!![247] (что крайне блазнит простых людей и, след., очень вредит Церкви)[248], — тогда как наши дети для того и воспитываются, чтобы быть примером во всем и, особенно, в молитв.

Я уже не буду говорить здесь, что очень немногие из кончалых имеют понятие о сельских занятиях и работах, как о предмет, по словам нашим, намь чуждом, хотя и это также необходимо знать, но знать практически, а не теоретически только, потому что самая большая часть воспитанников наших должна поступать и поступает в села.

Принимая во внимание все это и многое другое, нельзя не видеть, что у нас чего-то недостает в воспитании нашего юношества.

Но чего же именно недостает? и главное: как и чем исправить эти недостатки?

Для решения сих вопросов и в особенности последнего, — как самаго важнейшего для нас, — много нужно и ума, и наблюдений, и соображений, и опытности, и даже времени.

И так как во всяком важном деле нельзя пренебрегать ничьим советом, и иногда и камень, его же не брегут зиждущие, бывает пригоден к делу, то я представляю себе, что на основании сего, в числе всех прочих моих собратий, предложили или предписали и мне представить мое мнение, касательно сего предмета. И вот я исполняю таковую волю моего начальства! Отнюдь не мечтаю, чтобы все мой мысли, изложенные здесь, были безошибочны и основательны. Счастливым себя почту, если и одна из них хотя сколько — нибудь и как — нибудь пригодится к делу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915
Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Переписка Андрея Белого (1880–1934) с философом, музыковедом и культурологом Эмилием Карловичем Метнером (1872–1936) принадлежит к числу наиболее значимых эпистолярных памятников, характеризующих историю русского символизма в период его расцвета. В письмах обоих корреспондентов со всей полнотой и яркостью раскрывается своеобразие их творческих индивидуальностей, прослеживаются магистральные философско-эстетические идеи, определяющие сущность этого культурного явления. В переписке затрагиваются многие значимые факты, дающие представление о повседневной жизни русских литераторов начала XX века. Важнейшая тема переписки – история создания и функционирования крупнейшего московского символистского издательства «Мусагет», позволяющая в подробностях восстановить хронику его внутренней жизни. Лишь отдельные письма корреспондентов ранее публиковались. В полном объеме переписка, сопровождаемая подробным комментарием, предлагается читателю впервые.

Александр Васильевич Лавров , Джон Э. Малмстад

Эпистолярная проза
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.
Все думы — о вас. Письма семье из лагерей и тюрем, 1933-1937 гг.

П. А. Флоренского часто называют «русский Леонардо да Винчи». Трудно перечислить все отрасли деятельности, в развитие которых он внес свой вклад. Это математика, физика, философия, богословие, биология, геология, иконография, электроника, эстетика, археология, этнография, филология, агиография, музейное дело, не считая поэзии и прозы. Более того, Флоренский сделал многое, чтобы на основе постижения этих наук выработать всеобщее мировоззрение. В этой области он сделал такие открытия и получил такие результаты, важность которых была оценена только недавно (например, в кибернетике, семиотике, физике античастиц). Он сам писал, что его труды будут востребованы не ранее, чем через 50 лет.Письма-послания — один из древнейших жанров литературы. Из писем, найденных при раскопках древних государств, мы узнаем об ушедших цивилизациях и ее людях, послания апостолов составляют часть Священного писания. Письма к семье из лагерей 1933–1937 гг. можно рассматривать как последний этап творчества священника Павла Флоренского. В них он передает накопленное знание своим детям, а через них — всем людям, и главное направление их мысли — род, семья как носитель вечности, как главная единица человеческого общества. В этих посланиях средоточием всех переживаний становится семья, а точнее, триединство личности, семьи и рода. Личности оформленной, неповторимой, но в то же время тысячами нитей связанной со своим родом, а через него — с Вечностью, ибо «прошлое не прошло». В семье род обретает равновесие оформленных личностей, неслиянных и нераздельных, в семье происходит передача опыта рода от родителей к детям, дабы те «не выпали из пазов времени». Письма 1933–1937 гг. образуют цельное произведение, которое можно назвать генодицея — оправдание рода, семьи. Противостоять хаосу можно лишь утверждением личности, вбирающей в себя опыт своего рода, внимающей ему, и в этом важнейшее звено — получение опыта от родителей детьми.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Павел Александрович Флоренский

Эпистолярная проза