Письма. Том III. 1865–1878

так называемыя всенощные в зимнее время решительно запретить (это ни к чеми доброму не ведет, а только питает и укрепляет леность); 5) внимательно замечать в каждом воспитаннике дух молитвы, и тех, в коих заметно будет проявление сего духа, блюсти, руководить и поощрять, и если будет возможно, то таковым давать особое помещение (разумеется, не каждому порознь, а нескольким подобным);[253] но отнюдь их не хвалить много, дабы не питать в них гордости. Ленивых же к молитве и всегда на ней рассеянных непременно исправлять всякими мерами; а неисправимых помещать в последнее отделение, несмотря на то, хотя бы они отлично учились. Словом сказать, воспитаники наши, от самого вступления в первое училище и до окончания курса, даже и в академиях, должны быть точно то же, что были и есть ученики у старцев иноков[254]

, т. е. должны быть послушниками в полном значении сего слова, ибо и они готовятся точно к великому послушанию и к образу жизни иному — духовному, а не мирскому. Это должно простираться даже до покроя и цвета платья; только в одной пище и упражнениях должно быть отступление от иноческого образа жизни. На это мне могут сказать, что если в послушническое платье одевать всех, и даже академиков, то мы можем через то лишиться людей с отличными дарованиями, ибо не всякий захочет носить такое платье. Я бы сказал на это: туда и дорога таковым; кто не хочет носить смиренного платья, тот, значит, горд; а гордым не дается и не дастся благодать, а без благодати пастырь-не пастырь, а наемник.

Заботиться об этом много нечего. Господь, правящий Своею Церковью, будет воздвигать людей смиренных и вместе даровитых. Только надобно нам более верить Его слову, нежели своей учености. Да и притом таких людей надобно немного, ибо скорее можно ожидать беды для Церкви от того, если каждый из окончивших курс в академиях будет человек с большими дарованиями: тогда умствователей и прожекторов не оберешься; а известно, что где много таковых, тут зависть и рвение неизбежны; а где зависть и рвение, ту нестроение и всяка злая вещь.

Можно сказать, велика была бы милость Господня для нашей Церкви, если бы каждая из наших академий в каждый курс свой давала бы ей хоть по одному только мужу, который бы был силен действовать и десными, и шуими, т. е. и духом, и ученостью. А такого числа весьма достаточно для управления Церковью во всех отношениях и для охранения оной от всяких прилогов вражиих.

Нам надобно заботиться более о том, чтобы у нас как можно более было пастырей благочестивых, смиренных, деятельных и терпеливых, хотя иногда и немного ученых.

Для сельского священника довольно, если он может объяснить то, что читает, и с толком прочесть готовую проповедь. Не всякому же придется состязаться с еретиками и раскольниками.

И потому можно принять за правило: отнюдь не исключать из семинарий и училищ учеников, кои хотя и слабых способностей, но в которых замечаются дух молитвы, деятельность, кротость, опрятность и проч. Подобные люди для Церкви дороже, можно сказать, золота. Они, зная свои недостатки по учености, не будут заноситься; будучи деятельны, они непременно будут исполнять все то, что требуется от них по должности и исполнять со тщанием; будичи притом опрятны и бережливы, они и при малых доходах не будут терпеть недостатка; будичи кротки и исполнительны, будут любимы своими прихожанами и даже врагами; а имея молитвенный дух, они всегда будут назидательны и без слов; молитвою же и смирением они могут достигнуть духа любви, а с любовью чего они не сделают и чего не перенесут?

Напротив того, каких бы огромных способностей ни был ученик, но если в нем заметно явное небрежение к молитве, если он недеятелен, дерзок и т. п., то лишь только можно увериться, что он не исправим, непременно исключать такового, даже из духовного звания.

Совершенная правда, что какия бы мы ни предпринимали меры к лучшему воспитанию детей нашего духовенства и как бы строго ни отлучали добрых от сомнительных, всегда в окончивших курс будут люди недостойные; это совершенно неизбежно, и к этому надобно всегда готовиться[255]. Но чтобы сколько возможно лучшие узнавать людей и в пастыри выбирать достойнейших, надобно восстановить соборное правило (которое давно уже возможно и исполнять), т. е. по 14-му правилу VI Вселенского Собора, не посвящать никого в иереи ранее 30-тилетнего возраста, аще и весьма достойного. Возраст между 20–30 летами есть самое бурное, самое непостоянное время для каждого, по причинам естественным. Мне кажется, что если навести справки, то окажется, что все преступления между духовными совершаются, или получается к ним наклонность, именно между 20–30 годами.