Плач

— У собора Святого Павла убит печатник. Уже прошла неделя, но нет никаких признаков, что преступника схватят. Служба коронера, как обычно, лодырничает. У меня есть доверенность на расследование от родителей печатника. Сами они живут в Чилтерне.

— И они поручили вам это дело?

Я в нерешительности замялся.

— Через третьи руки.

— Вы же больше не беретесь за такую работу. Может оказаться слишком опасно.

— Мне показалось, что за эту я обязан взяться.

— У вас встревоженный вид, — в своей прямой манере заявил мой помощник.

— Пожалуйста, оставим это, — ответил я с некоторым раздражением. — Тут есть некоторые аспекты, которые я не должен разглашать.

Барак нахмурился. Раньше я никогда ничего не утаивал от него.

— Что ж, вам виднее, — сказал он тоже с ноткой раздражения.

Джордж между тем оставил отца и сделал два неуверенных шажка ко мне. Я взял его на руки и поздновато понял, что своими пухлыми ручками, измазанными раздавленным горохом, он схватил меня за рубашку.

— Ай-ай-ай! — воскликнул Джек. — Извините. Когда берешь его на руки, нужен глаз да глаз.

Тамасин принесла тарелку с хлебом и сыром и пару сморщенных яблок.

— Прошлогодние, — сказала она, — но хорошо сохранились. — Увидев мою рубашку, забрала у меня Джорджа и посадила на пол. — Баранья голова, Джек, — упрекнула она мужа. — Это ведь ты дал ему горошину, а? Он мог подавиться ею.

— Как видишь, он не стал ее есть, — возразил Барак. — А на прошлой неделе этот дурачок пытался съесть слизняка в саду — и хоть бы что.

— Фу! Дай его сюда. — Тамасин наклонилась к сыну и взяла его на руки, а он озадаченно посмотрел на нее. — Ты поощряешь его на неприятности.

— Извини. Да, лучше держаться подальше от неприятностей. — Ее супруг многозначительно посмотрел на меня.

— Если это возможно, — ответил я. — Если возможно.

* * *

Я заехал домой сменить рубашку, прежде чем отправиться в Линкольнс-Инн. На кухне стояла Джозефина в платье, какого я еще на ней не видел, — из хорошей шерсти, фиолетового цвета, с длинным белым воротничком. Рядом на коленях стояла Агнесса, подкалывая ее подол булавками. Когда я вошел, обе встали и сделали книксен.

— Как вам нравится Джозефинино новое платье, сэр? — спросила миссис Броккет. — Она купила его, чтобы завтра выйти, я помогала ей выбрать.

Молодая служанка, как всегда, покраснела. Платье ей шло. Впрочем, я не мог удержаться от мысли, каким бледным и вылинявшим смотрелся этот цвет по сравнению с необычайно яркими красками повсюду в Уайтхолле. Но большинство людей могли позволить себе лишь такие одежды.

— Ты прекрасно выглядишь, Джозефина, — сказал я. — Мастер Браун наверняка будет впечатлен.

— Спасибо, сэр. Посмотрите, у меня и туфли новые. — Девушка чуть приподняла платье, чтобы показать квадратные белые туфли из хорошей кожи.

— Просто картинка, — улыбнулся я.

— А платье из лучшей кендальской шерсти, — сообщила Агнесса. — Оно не сносится много лет.

— Куда вы пойдете гулять? — спросил я.

— На луга Линкольнс-Инн. Надеюсь, сегодня погода опять будет хорошей, — ответила Джозефина.

— Небо безоблачное. Но мне уже нужно поторопиться. Агнесса, мне нужна чистая рубашка. — Я распахнул свою робу, показывая следы маленьких ручек, и сокрушенно пояснил: — Мой крестник.

— Ай-ай-ай! Я позову Мартина.

— Я могу принести рубашку из-под пресса, — сказал я, но миссис Броккет уже звала мужа.

Он появился из столовой в переднике — должно быть, чистил серебро, так как от его одежды пахло уксусом.

— Мартин, ты можешь достать мастеру Шардлейку чистую рубашку? — Как всегда, говоря с супругом, Агнесса сменила тон. — Его маленький крестник запачкал ту, что на нем.

Она улыбнулась, но Мартин только кивнул. Он редко смеялся или улыбался. Похоже, этот человек родился без чувства юмора.

Я поднялся к себе в комнату, и через пару минут появился Броккет с чистой рубашкой. Он положил ее на кровать и встал, ожидая.

— Спасибо, Мартин, — сказал я, — но я оденусь сам. Замаранную оставлю на кровати.

Мой слуга всегда хотел во всем помогать мне, и теперь с несколько расстроенным видом поклонился и вышел.

Сменив рубашку, я вышел из спальни и внизу лестницы увидел Джозефину. Она несла кувшин с горячей водой, осторожно держа его перед собой, чтобы он не коснулся ее нового платья. Девушка пронесла его через открытую дверь гостиной в столовую, где Мартин все еще чистил серебро.

— Поставь на стол, — сказал он. — На салфетку.

— Да, мастер Броккет.

Служанка отвернулась, и я увидел, как она бросила в спину Мартина неприязненный взгляд с долей презрения — вроде того, какой я заметил вчера. Это озадачило меня. Конечно, одни лишь холодные манеры Броккета не могли вызвать подобного взгляда от такой доброй души, как Джозефина.

* * *

Я оставил Бытие в конюшне и недолгий путь до Линкольнс-Инн прошел пешком. Барак еще не вернулся, но и Скелли, и Николас были заняты за своими столами. Джон встал и принес мне записку. Его глаза за очками в деревянной оправе сверкали любопытством.

— Только что доставили для вас, сэр. Принесла женщина, ухаживающая за мастером Билкнапом.

Я взял записку и сломал печать. На листке было с трудом накорябано: