Пламенный покров

Сквозь дремучий ступор и наплывающий безвозвратный мрак отчаяния доносился испуганный лай отдельных особенно озабоченных судьбой чудовища людей из толпы, безвольно вторящий словам святого:

— Изгнать!

— Пусть нечисть сгинет!

— Прочь его!

— Сдайся с миром, — бесстрастно, как во сне, обратился к Дагласу Йонес. Его текучий, как мёртвые болотные воды, голос гремел по всей площади, скакал бешеными кругами, разносился скрежетом и щемящим звоном. — Тебе больше нечего терять. Девочку твою казнили. А предательницу рода человеческого застрелят.

Сердце пропустило удар с такой тоскливой ледяной болью, словно его сжали в кулаке, превратив в мёртвый кусок рубленого мяса.

Он НЕ УСПЕЛ?..

Не… успел…

Не…

Даглас чувствовал, как наливается алым кровавым светом надрывный крик в его голове, беспокойный, протяжный, потерянный. Всё тело охватила кандалами тяжесть, словно весь механизм разом вышел из строя и, задыхаясь, молил о сострадании.

Демон разваливался под гнётом. Неужели он не смог сберечь тех, кого так любил?.. Они ненавидели его перед смертью?..

Так глупо, если бы они боялись его, то никогда не приняли бы. Нона не побоялась приютить его в семью, одинокое чудовище в этом пропащем мире, Лойс доверилась ему, та самая «злая рыжуха», которая никогда не знала человеческого отношения!

И эти чудесные души теперь мертвы…

От кошмарного до истерического припадка видения отсечённой головы Лойс с пустыми окаменевшими глазами и пулевых ран в груди Ноны, по спине Дагласа прошла сжирающая в лоскуты кожу дрожь, а горло сдавило сырым отвратительным комом, заставляя бессмысленно дышать до нытья лёгких.

Сдаться и умереть?.. Доказать этим, что старания Ноны сохранить печнику жизнь, а Лойс — сделать её нужной, насмарку?..

Как низко… до омерзения…

Он останется жив, чего бы это ни стоило. Никакой святой не вправе обрывать эту дорогу.

Его дорогу. Летящую вперёд.

…

В толпу и отца Йонеса швырнуло едкими красными клубами дыма, накрывая сажей головы и безбожно выедая глаза.

Святой сощурился, пытаясь вычленить среди сердито набухающего алого тумана фигуру демона, но навстречу ему ринулось тигриными прыжками что-то безобразно иное.

Отец Йонес едва успел отскочить в сторону, тормозя каблуками по рыхлому льду. Над ним высилось металлическое чудище, ящер с козлиными рогами и свиным рылом, горбатое тело на восьми длинных тонких звериных ногах и с вытянутым бренчащим хвостом. Через чёрную железную чешую рыжими трещинами дымило пламя, разбиваясь в шумные искры о гигантские голые крылья, вряд ли способные выдержать в небе восьмиметровую тушу.

Люди шарахнулись вон по улицам от благоговейного ужаса, как мотыльки от воды, но Йонес, не раз видавший истинную форму демонов, сразу трезво оценил свои возможности и расставил руки, собираясь принять первый удар.

Демон пригнулся к земле, словно прячась от ветра, но зрачки его кровавых тускло сияющих глаз расширились, пульсируя и поглощая собой весь свет. Чудище молча, но от этого не менее грозно, бросилось головой вперёд, собираясь уродливой мордой отбросить противника прочь, но Йонес подготовился к этому удару.

За ничтожную секунду до того, как перекошенная личина Дагласа коснулась тела святого, из-за спины того, толкающейся и свистящей гурьбой выскользнули десятки призрачных рук, собравшись огромным мерзко хрустящим комом, они отшвырнули монстра к стене, закрывающей внутренний двор храма. Тело существа раздавило о толстые бетонные блоки с такой сверхчеловеческой силой, что по всему позвоночнику прошла мучительная судорога.

Металлический каркас выдержал напор, и Даглас, хотя и оглушённый, отряхнул с себя осколки и камни, как собака воду, и вернулся к Йонесу, не желая его бросать.

Святой отец тем временем понял, что мало просто отбрасывать чучело от себя. Его надо ранить, вымотать, вскрыть так, чтоб все слабые места оголились сами собой, окроплённые кровью.

Глаза «ангела» наполнились густыми мазутными слезами, они же торопливо заструились по его лицу, рукам, рясе.

Он знает, ради чего страдает.

Ради мира.

Отец Йонес сгорбился, чувствуя кипящую живую боль внутри, отвратную, но такую близкую, привычную, он встретил её радушно, как давнего друга. Кислотно разъедающая вены кровь застыла, как превращённая в колкий лёд, всего на мгновение, прежде чем тело святого разорвала величественная бессмертная сущность.

Нечто до сумасшедшего благоговения мироточащее, светлое, явилось миру. На четырёх лебединых крыльях великан с десятком чёрных рук, ветвистыми рогами и запутавшейся в мокрых белых волосах прозрачной луной. Длинный острый хвост и огромные, глубоко утонувшие в искрящемся мраке, глаза на бесцветном, как маска, лице, дрожали мелкой рябью от стекающей воды. Оно ухмыльнулось, обнажив в удовлетворённой улыбке острые ровные зубы.