Пламя, или Посещение одиннадцатое

Везёт. В картах-то ладно. Нет нужды. На интерес, на деньги, не играю. Если иной раз, в приятельской компании, за разливным пивом в эмалированном ведре в центре стола, и соглашусь принять участие в этой «осмысленной непродуктивной деятельности», то лишь на спички или щелбаны, и не на мелочь даже, и только в «пьяницу» да в «подкидного», и потому «непродуктивной». Кое-кому пообещал. Не потому, что вырвут ноздри или железом заклеймят калёным, нравы и времена не те, а потому что – да, «фартовый», но и азартный я, как Парамон Ильич Корзухин, в чём моя «слабая струна». Было однажды – проигрался в пух и прах. После первого, ослепившего мой слабый ум и уловившего меня, как щуку на живца, значительного выигрыша. С хлеба на чай пришлось перемогаться. Целых полгода. Всё отдавал, что зарабатывал на «дворницкой» работе, подчистую. Илья подкармливал, ну и подружки с голоду не дали помереть. Домой приехал на неделю. Отец, тот будто ничего и не заметил, молча кивнул, здороваясь, тут же подался по своим делам – что-то чинил «в тенёчке» под навесом. Мама, всплеснув руками, ахнула: «Кожа да кости!» – так, мол, отощал. Не смог обманывать, признался. Ей и пришлось пообещать. И слова данного не нарушаю. Уже три года. Смотрю спокойно на картёжников, и сесть за стол с ними не тянет. Что карт касается, тут, значит, «вылечился». Тот же «катала», что меня «до нитки обобрал», сын известного ленинградского актёра театра и кино, студент с нашего факультета, с истории КПСС, по имени Сергей, после негра рослого из Конго или из Нигерии, с нашего же факультета, по имени Патрик, за карточный долг в «рабство» на год заимел. Таскал проигравший, следуя неотступно за выигравшим, его портфель в баню на Фонарном и на занятия в университет, хлестал в бане веником, в баре ему коктейли подносил, сахар в чашке чая ложечкой размешивал, ладно, не пальцем. Чайную ложечку Сергей всегда с собою, кстати, носит. Талисман его, наверное. В кармане рядом с авторучкой. Старинная, серебряная. «Из сервиза князя Александра». Какого – не уточняет. За несколько часов до окончания «рабского» срока, улетая в Сочи, продал «рабовладелец» негра в Пулковском аэропорту какому-то весёлому гостю из Узбекистана. Как негр отрабатывал остаток долга, я не знаю. Кажется, только вещи нового хозяина доставил до гостиницы, и срок невольничий закончился. У Ильи надо спросить, Сергей его приятель давний. Знаю, что в карты больше Патрик не играет. Во всяком случае – с Сергеем. Теперь «свободный».

Рыбалку тоже исключаю. Вне обсуждений.

В любви бы так вот…

Радужные грёзы.

Ну, хоть погрезить. Не пребывать в них, грёзах, постоянно. Лишь иногда. Чтобы отсутствие заполнить. Невосполнимое. Как у меня. Ничем. Никем. О чём, о ком я тут, понятно.

Глядел внимательно вокруг – на привокзальной площади, внутри вокзала, – на каждой стройной девушке задерживая взгляд, её нигде не обнаружил. Про одноклассницу я, Таню.

И даже близко на неё похожую. Понятно. Сердце не ёкнуло ни разу. Ну, разве сжалось – от тоски. Тебе и грёзы.

«Я знаю: век уж мой измерен; но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я…»

Не то что день, уже шесть полных лет её не видел, случайно даже не встречались, но, несмотря на это, «продлевается». И пусть. Ни в коем случае не покушусь. Хоть и «другому отдана» и будет «век ему верна».

«Ну, застрелюсь. И это очень просто: нажать курок, и выстрел прогремит. И пуля виноградиной-наростом застрянет там, где позвонок торчит… А дальше что? …О, безвозвратная! О, дорогая! Часы спешат, диктуя жизнь: «ку-ку», а пальцы, корчась, тянутся к курку».

«Ку-ку». Вот именно. Не малахольный.

Стою, думаю.

Никак в голове не укладывается. Ни «отдана» и ни «верна». Если бы мне, тогда-то ладно. А вот другому… Как бесконечность, уложи-ка. И вечность тоже, с той управься. Не умещается. Я до сих пор как будто с Таней… Ну, не больной ли?

Не руминация, я повторяю. Ну и, конечно, не невроз.

Просто порой дышать без Тани тяжко.

«Татьяна, помнишь грёзы былые?.. Помнишь дни золотые?.. Весны прошедшей мы не в силах вернуть…»

Опять про время.

Грёзы – мираж, навязчивый ли бред… Как там у Баратынского?.. Есть бытие; но именем каким Его назвать? Ни сон оно, ни бденье… И сны – обман. Но как без них? Ну, если только перестанешь спать, даже дремать. Совсем. Как совесть честного, порядочного человека. Не муравьи мы, не дельфины, а только люди – не получится. Муравьи, те и живут всего-то ничего, неделю, две ли, ещё и на сон им время тратить, ещё и грезить – некогда. А дельфины, и спят сколько-то, но с открытым то одним глазом, по очереди, то другим. И это сон?

Не говорю уж о деревьях. О траве.

О камнях, кстати.

«Не могу унять стремленье, я не в силах не желать: эти грезы – наслажденье! Эти слезы – благодать!»