Планета семи масок

Оставив попытки докричаться до Туре, Корсон показал на шар, затем вниз. Тот сразу все понял и, с трудом поднявшись, принялся крутить вентили. Аэростат снизился, но легче дышать не стало. В полумиле под ними вздымались огромные валы с белыми гребнями. Можно было разглядеть обломки каких-то кораблей. Лишь пятна разлитого масла образовывали в обезумевшем море маленькие оазисы спокойствия.

Так прошло несколько часов. Шар по-прежнему мчал их со скоростью не меньше шестисот миль в час, как определили Корсон и Туре, ориентируясь по небу. Скрючившись на дне корзины, все трое погрузились в дремоту, с трудом вдыхая разреженный воздух.

Корсон смутно сознавал, что они уже пролетели расстояние в четверть земного экватора, а ветер все не утихал. Он гнал такие массы воды, что вздымавшиеся волны походили на горы сине-зеленого стекла. Корсон не понимал, что происходит. Впрочем, все, что случалось раньше, было не более понятно. Неужели они так и будут бесконечно нестись над океаном? И в конце концов умрут от голода и жажды, а их тела в этой корзине продолжат бессмысленный полет, пока не оборвутся стропы и корзина не упадет в море? Или газ начнет потихоньку выходить из шара, он станет снижаться, пока не сядет на одну из водяных гор и не останется на лице океана, словно серая бородавка?

Резкий рывок корзины — лопнула одна из строп — прервал его размышления, чуть не выбросив Корсона за борт. Его удержал только канат, которым он предусмотрительно обвязался. Бросив случайный взгляд на горизонт, Корсон вскрикнул так пронзительно, что на мгновение его вопль затушил даже свист ветра.

Горизонт перечеркивала черная полоса. Она быстро расширялась: через мгновение она была уже не линией, а стеной. Стеной абсолютной черноты. Черноты небытия. И странным было то, что края этой стены не искривлялись, убегая, к горизонту планеты. Насколько мог видеть человеческий глаз, она тянулась вдоль всего горизонта абсолютно ровно.

19

Здесь кончалась Вселенная. По крайней мере, эта Вселенная. Они летели прямо в черную бездну. Ураган начал стихать, но волны стали еще выше, они словно бились о невидимую преграду: зеленовато-голубые горы достигали теперь нескольких сот футов.

На горизонте океан обрывался. Просто обрывался. Дальше начиналась пропасть, заполняющая все пространство до самого неба.

— У нас есть только один шанс, — прокричал Туре. — Если Перемирие начнется раньше, чем мы…

Он мог не продолжать — все было ясно. Как зачарованные, они смотрели на приближающийся горизонт.

— А может быть, ветер совсем уляжется? — нерешительно спросил Корсон.

Туре пожал плечами.

— Не в том дело. Нас затягивает эта пустота, туда провалится все, что здесь есть.

— Но почему?

— Похоже, в машине что-то испортилось!

Чем ближе они подлетали, тем больше чернота заполнялась неподвижными светящимися точками; время от времени некоторые из них гасли, словно нечто огромное проплывало перед ними. Шар несло прямо к черному пятну, — сгустку черноты еще более непроницаемой, чем сама стена. Оно было окружено ореолом трещин, молниями разбегающихся в стороны.

Как разбитое стекло, подумал Корсон. Да, именно это и было у него перед глазами — разбитое камнем стекло. Светящиеся точки были звездами. Черная пропасть — космосом. А еще более черное пятно — пробоиной, через которую Эргистаэл — или часть Эргистаэла — засасывало в пространство.

Океан возле дыры клубился гигантским водоворотом.

Интересно, думал Корсон, как долго это будет продолжаться? Неужели весь Эргистаэл с его бессмысленными войнами, армиями и флотилиями, с его жалкими героями и военачальниками обретет наконец покой среди звезд? Неужели создатели — или всесильные правители — Эргистаэла так и не вмешаются? Или катастрофа превышает даже их возможности, и теперь они не в состоянии ничего сделать? Или, может быть, они решили прекратить эксперимент? Значит, Туре прав, и Эргистаэл был всего лишь макетом? Гигантским, но ограниченным искусственным миром, странствующим среди звезд, а теперь, после аварий или по чьему — то непостижимому замыслу, — выворачивающим свое нутро в ледяную бездну? А что будет, если треснувшее «стекло» разлетится окончательно? Небо упадет на землю? Или все же это абсурдное с точки зрения человека сооружение устоит, навеки защищенное экраном небытия?

Дыра стремительно приближалась. Температура упала, стало еще труднее дышать. Но, как ни странно, пробоина словно бы уменьшилась. Только что зиявшая многокилометровой пропастью, теперь она сжалась до двухсот — трехсот метров и продолжала сокращаться. Аэростат подлетел уже так близко, что Корсон видел пробегавшие по черной поверхности концентрические волны, гаснущие на неровных краях пролома.

Море подернулось коркой льда, ее белизна подчеркивала безукоризненно прямую линию основания черной стены. И это была не стена, даже не окно — самовосстанавливающийся силовой экран, поврежденный невообразимой силы ударом.

— Нас затянет туда, — с хрипом втягивая воздух, простонал Туре, — если только оно не закроется раньше…