Планка абсолюта

– Так-так, – я стал говорить в голос, – проверим. Инструменты, зараза, оставил!

К удивлению, половицы оказались на продольной гидравлике, и не стоило больших усилий, чтобы сдвинуть одну из них к двери. Соседняя доска, подчиняясь сцепке, стала отходить в противоположном направлении. Мне открывался вид на хорошо смазанные подтрубники и реле давления, все, как предполагал. Однако вместо запаха масла снизу заструился нежный аромат.

Глава 35

Я чувствовал запах десятков разных цветов и, посмотрев вниз, зажмурил глаза – слишком ярким оказался свет. Позади трубок и технической белиберды открывалось нежно-голубое, залитое солнцем пространство. Когда глаза привыкли, я, наконец, увидел сад. Все мои представления о том, каким он может быть, оказались недостойными. Я лег на пол и стал смотреть, не в силах насытить свой взор! Мой взгляд упивался красотой и всасывал ее, нос захлебывался в ароматах, и без всякого вина я запьянел, но не растерял внимания. Напротив, с каждой секундой я больше и больше осознавал, как все замечательно! Мое сердце рвалось из груди, от радости не находя себе места, – в джунглях не было и не могло быть ничего похожего на эту сказку.

Всякие желания ушли, хотелось только смотреть и пить восторг, упиваться и смотреть!

Я услышал, как гидравлика начала срабатывать назад, и понял, что вот-вот мое окно в подлинный мир света захлопнется. Все так же лежа на полу, я расправил руки в стороны и вытянутыми руками уперся в движущиеся навстречу друг другу доски.

Так я и лежал с распростертыми руками, словно Спаситель Христос, чье тело в страдании, а глаза созерцают Небесного Отца! Я буквально висел распятым над садом бесподобной красоты, равного которому по великолепию не только не видел, но и не представлял себе. Мое сердце по-детски ликовало, любило все-все цветочки, щебетание птичек, запахи и пряный ветер, хотело вобрать все это внутрь себя, сплести благоуханный венок и украсить свою мрачную жизнь, затопить ее от края до края надеждой!

От умиления я заплакал, и мужские слезы, подобно скупому дождю, летели к великолепной земле, добавляли ей соли. Я стал собственными слезами, падающими в землю, представил себе, как они достигают корней цветов и начинают свое движение вверх по стеблю к прекрасному цветку. Вот я уже сам цветок, который улыбается солнцу и небу. А где-то надо мной в синеве парит человек, лица которого не разглядеть, но чьи руки широко распахнуты и готовы обнять весь мир!

Я рыдал, как младенец. Всхлипывал, пускал пузыри. Из-за слез картинка стала кривиться. Я щурил веки, чтобы смахнуть капли вниз. Снова открывал глаза и опять плакал. Потом вконец раскис и перестал четко видеть.

Тут кто-то утер мои слезы, проведя по всему лицу шершавой ладонью.

– Это еще что? – послышался испуганный мужской голос, мгновенно прервавший всю песню сердца. Я мотнул головой, и глазам вернулся фокус. На меня смотрело худощавое небритое лицо, подробностей которого не было видно, – человек стоял против света. Секундой позже я рассмотрел, что незнакомец слеп. Он был обращен к земле не лицом, как я, а, наоборот, спиной и своими бельмами пялился в мою сторону, но будто бы смотрел сквозь меня. Я инстинктивно отпустил руки, и половицы стали медленно сдвигаться. Пока они сближались, я обратил взгляд на другое. Рельсы и шпалы пролегали по воздуху. Еще немного, и я стал различать, что они шли не по небу, а по железному мосту. Все это время я был так упоен неземной красотой, что не замечал наскучивших железок.

Небритый тем временем метнулся вправо и затрещал кому-то:

– Кажется, ребенка днищем подцепили? Откуда здесь дети?

Ему что-то неразборчиво ответили, должно быть, по рации.

– Что толку? Колесные пары, реле я проверил, неполадка надуманная. Дитенка глазами надо смотреть – я не полезу! Только быстрее, может, еще жив, изревелся весь, бедняга!

Еще один ответ.

– Только если жив, мне отдайте – я выхожу! Клянусь, я нашел, значит, мой – пусть кривой или без ног. Да чтоб ваш поезд… – детей уже давят, ироды!

Спинным мозгом я почувствовал опасность, где-то случилась нестыковка. В переднем вагоне послышались быстрые шаги в мою сторону, распахнулась дверь, и оттуда вышел высокий стройный мужчина средних лет в форме главного машиниста и с усиками на правильном лице. Усики смотрели вверх и создавали видимость улыбки даже на угрюмой физиономии. На блестящей нагрудной бляхе красовалась та же надпись, что и на колесе, которое однажды благословило мою голову. Одна рука у машиниста была занята револьвером, другая рацией.

– Вы… наш недавний пассажир, не так ли?

Я открыл было рот, хотя не понимал, что говорить, было неясно, на каких условиях Стив меня сюда пустил.

– Экс-хозяин Прайд-Роял, если не ошибаюсь! – поправился аккуратный машинист.

Манер ему было не занимать. Голос был бархатистым, как у швейцара.

– Все ли с вами в порядке?

– Ага!

– Тут механик беспокоился. Чудаку померещился задавленный ребенок под вашим вагоном. Какой абсурд, однако. Рабы так примитивны!