Платформа

Всего лишь сказав то, что я сказал, я совершил что-то ужасное. Стал причастен. Я знал это, хотя понятия не имел, к чему.

– О чем ты говоришь? – спросил я, собравшись с мыслями. – Что полно семян?

Пеллонхорк перешел на шепот.

– Об этом знаем только Он и я. Он найдет выход. Он пытается меня убить, но я Его переиграл. Теперь Он не даст мне умереть.

– Бог пытается тебя убить?

– Конечно, Он подсунул мне рак. По-другому у Него не получилось бы, потому что я слишком умен, так что Ему пришлось поступить вот так.

Он задрал рубашку, и я увидел у него на животе ее – темную, землистую, почти обыденную опухоль в окружении пошедшей неровными складками кожи. Пеллонхорк взял ее в руку – столько, сколько смог, – и сдавил так, что побелели костяшки пальцев. Излишек полез из кулака точно тесто. Я видел, как на лице Пеллонхорка проступает боль.

– Ох, Пеллонхорк, – начал я, но он отмахнулся.

– Нет, – Глаза у него были широко раскрытые и ясные. – Он думает, что дотянется до меня, но теперь Он поймет. О да. Он найдет способ меня спасти. Я все равно для Него слишком умен.

– Врачи…

– Говорят, что это неизлечимо. Оно у меня уже давно. Я знал уже давно.

– Насколько давно? Почему ты…

– Я знал, что не умру. Я думал, что Он отступится.

– Мне жаль.

Он уронил рубашку, скрывая рак.

– Не стоит. Он все исправит. Пора Ему начать отвечать за свои действия.

КлючСоб 34: боговерие и избавление

– Что он имел в виду? – спросила Пайрева. – Почему ты у него не спросил?

– Не знаю. Я не мог думать.

Она посмотрела на меня, не говоря того, что, я знал, было у нее на уме – ты не мог думать. Ты, из всех людей. Вместо этого она сказала:

– Он тебя контролирует, Алеф. Всегда контролировал. Ты делаешь все, что он тебе скажет.

– Но что мне делать теперь? Скажи мне ты.

Она подкатилась ко мне. Я почувствовал ее тепло в постели, в темноте, и обнял ее.

– Он на тебя полагается, Алеф, не так ли? Во всем.

– Не во всем. Не в этом.

Я слышал, как над нами трудится кондиционер.

– Ты говоришь об убийствах.

– Да.

– Тогда скажи это. Нужно это принять.

– Не в убийствах.

Я прижал Пайреву к себе. Ее кожа была мягкой, и прохладной, и успокаивающей.

– Во всем остальном – да, он полагается на меня, – сказал я, понимая, о чем она. – Ты хочешь сказать, что и в этом тоже? В случае с раком?

– Чтобы найти лечение, да. Поэтому он тебе и рассказал. Иначе он оставил бы это между собой и каким-то там своим богом.

– Просто Богом. Не каким-то и не своим.

Пайрева села. Я видел только ее силуэт.

– Алеф, ты же не веришь…

– Нет! Конечно же не верю. Но он, похоже, верит.

– Может, он видит в тебе агента Бога. А может, перестраховывается и полагается еще и на тебя, а не только на этого бога.

– Даже не этого бога, Пайрева. Просто Бога.

Она коснулась моей щеки теплой чашей ладони.

– Алеф, ты уверен, что ты не верующий?

– Пайрева…

– Я шучу. – Она поцеловала меня и скрылась под вздыбившимся одеялом.

– Так что там полно семян? – спросила она приглушенным голосом. – Во мне так никакого семени нет. Почему бы нам не исправить это прямо сейчас? А остальное попробуем исправить с утра.

КлючСоб 35: исследования Пеллонхорка

Утром нам возможности не представилось. Пеллонхорк послал за мной циклолет, и меня отвезли прямо к нему домой. Пилот отказался объяснить мне почему.

Я не был в этом доме уже давно. Посетил большую вечеринку в честь того дня, когда до особняка наконец-то добрался щит, но с тех пор – ни разу. Щит так и не зашел дальше боковых и задней стен. Пеллонхорк ему не позволял. Только фасад его дома соприкасался с цивилизацией. Задняя часть выходила на дикую местность.

Посадочная площадка располагалась с дикой стороны дома. За ее почерневшим и растрескавшимся крепбетоновым покрытием на несколько сотен метров протянулось подобие сада – сада, где росли волокнистая трава и деревья с изогнутыми в агонии стволами и похожими на резиновые лопаты листьями. Там были подернутые дымком пруды, алые булыжники и осколки опалесцирующего камня, и, хотя щит до сада не доставал, он был укрыт тонкой сетью из паутинной стали, чтобы удержать внутри скворбелок и скучаек, ворлов и ежужелиц, и комараков, которые ползали, бегали и летали в постоянной погоне друг за другом. Из-за сети создавалось впечатление, что сад принадлежит какому-то другому измерению. Визги и крики порой звучали почти по-человечески, и время от времени я по прилете был свидетелем того, как стая животных дерется из-за какой-то добычи.

В этот утренний час площадка была в глубокой тени дома. Пока пилот заходил на посадку, я осмотрел стоявшие под нами машины. Ничего, размерами подобного «Дарвину». Циклолет взбаламутил воздух, и ограждение заколыхалось, а сад за ним расплылся и восстановил свои очертания. Одно из животных покрупнее встало и посмотрело на меня. Из его пасти что-то свисало.

Пеллонхорк встретил меня у двери, небритый и взбудораженный.

– Заходи, – сказал он. – Хочу тебе кое-что показать.

– Это правда нельзя отложить? Я еще не был на Этаже.

– Ничего нельзя отложить, Алеф. – Он уже удалялся. – Я хочу показать тебе, как я думаю.