Платформа

Она немедленно поняла, что это значит. Чтобы выпустить воздух из костюма, клапан нужно было дернуть трижды. Он только что начал снимать предохранитель. Рейзер попыталась оттолкнуть Милласко, но его захват был безжалостен. Мимо пронеслось облачко пыли и камней. Рейзер ощущала нестерпимую скорость и в то же время – абсолютную неподвижность.

Она вскинула руку и ударила Милласко наотмашь. Его голова дернулась, и он на мгновение дрогнул, а потом ухмыльнулся и стабилизировался. Облачко исчезло.

– Давай. Бей меня. Сделай так, чтобы я тебя запомнил.

Он снова дернул клапан на ее талии. На этот раз она почувствовала, как что-то подалось.

– Два, – сказал он. – Предохранитель снят. Скажи «до свидания».

Рейзер снова размахнулась и ударила со всей силы, в этот раз подняв поврежденный запястный плавник.

Милласко не видел заостренного края плавника. Рейзер почувствовала, как он снова ухватился за клапан.

Они кувыркались в центре тоннеля, снова и снова, как распаленные любовники. Рейзер хекнула, собрав все силы, плавник врезался в визор Милласко и соскользнул по нему. Ничего не случилось. Визор оказался слишком крепок. Инерция удара потащила ее руку по гладкой металлизированной щечной пластине и увлекла до самого подбородка, но плавник не пробил ни одну часть шлема.

Милласко не отпускал ее. Он сказал:

– Тр…

Рейзер почти не сознавала, что ее запястье соскальзывало все ниже, пока плавник не уперся в воротник костюма и не разрезал его вместе с шеей Милласко.

Он замер. Его глаза выпучились. Руки на талии Рейзер ослабли.

Она не меняла положения, и давление ее запястья было единственным, что сохраняло Милласко жизнь. В его расширенных глазах Рейзер читала полное понимание. Обезумевший тоннель вращался вокруг них.

Когда Рейзер начала отводить руку, он прижался к ней головой, пытаясь прожить хоть на секунду дольше.

Она позволила ему.

– Кто тебе платит, Милласко?

Он попытался заговорить, но изо рта выходила только кровь, чертившая спирали внутри его шлема. Его глаза начали кровоточить.

– Скажи, а то я тебя отпущу.

Он ответил кровью. Дожидаясь признания, Рейзер почувствовала копошение на талии.

Милласко ничего не пытался ей сказать. Он собирал силы, чтобы в последний раз рвануть ее экзоклапан.

Рейзер выдернула руку из разреза на его шее и увидела, как он немедленно выплеснулся наружу, расползаясь в клочья и цепляясь за вьющиеся остатки ее тросов и лент.

– Это тебе за Бейла, ублюдок, – всхлипнула она, хотя от Милласко не осталось ничего, что могло бы ее услышать.

Она обрезала все тросы, отпустила костюм с остатками тела Милласко и стала вращаться, вращаться, вращаться…

Тридцать. Алеф

КлючСоб 33: болезнь

Когда я вернулся к Пайреве, меня трясло. Я не смог утаить от нее то, что случилось.

– Что мне делать? – спросил я.

Она массировала мне плечи, прогоняя напряжение.

– Для начала тебе нужно понять, чем он занят. Он хочет, чтобы ты о чем-то узнал. Тебе не может угрожать опасность. Ты его старый друг.

– Никто не в безопасности от него, Пайрева.

– Если так, то это еще важнее. Разве нет?

Она, конечно же, была права. Пока Пайрева спала, я проник в его пьютерию, обнаружил записи убийств в его доме – это было несложно, он не слишком старательно их прятал – и всю ночь смотрел их. Утром я не стал рассказывать об этом Пайреве. Сказал, что, как обычно, лазал по порносфере. Наша с ней шутка. Я пошел на работу, но не мог сконцентрироваться на деле.

Следующей ночью и той, что была после нее, я продолжил смотреть убийства Пеллонхорка. Под конец у меня получалось воспринимать их так, как было бы до знакомства с Пайревой: без эмоций.

Все убийства происходили в одной и той же комнате. Я опознал в ней маленькую операционную рядом с медицинским блоком, который он оборудовал в своем доме. Там были операционные столы, наркозные установки и всевозможные инструменты. Некоторые из них были промышленными. При убийствах присутствовали врачи. Их лица всегда были скрыты масками, но я видел за пластиковыми визорами широко распахнутые глаза.

Несмотря на обстановку и инструменты, убийства не были чистыми. Пеллонхорк подводил своих жертв к порогу смерти, потом заставлял врачей привести их в чувство и начинал допрос:

– Что случилось? Что ты видел? На что это было похоже?

Каждый раз ответы приводили Пеллонхорка в ярость. Если полумертвые люди еще были способны на связную речь, они не говорили того, что он хотел услышать, поэтому он обвинял их во лжи и снова брался за инструменты, пока наконец всякая связность не пропадала и он, крича, не позволял им умереть. Это повторялось раз за разом и не переставало быть устрашающим.

В операционной было две двери. Одна была входом из основной части медблока, а вторая вела в маленькое закрытое помещение, комнату rv, которая, как я раньше предполагал, никогда еще не использовалась. Во время перерывов, ожидая, когда медики приведут жертву в чувство, Пеллонхорк заходил туда. Он всегда проводил там не менее получаса и всегда выходил успокоившимся.