Платформа

Я боролся с желанием рассказать ему больше, объяснить, в чем заключаются трудности, но вспомнил поцелуй Пайревы и последние слова, которые она мне сказала: «Обрисуй ему все в общих чертах и скажи, что можешь со всем этим справиться. Я знаю, что ты можешь со всем этим справиться, Алеф. Больше ничего не говори».

Мне нужны были спящий Пеллонхорк, нераскрытые семена и жизнь с Пайревой. Только это меня и беспокоило. Я был уверен, что то, о чем я ему рассказал, сработает, но значение имели лишь Пайрева и наш с ней ребенок.

Думая о ней, я спросил:

– Ты сделаешь это?

Не знаю, сколько мне пришлось ждать, но в голове своей я вырастил целый лес и сосчитал все листья, пока они распускались, бурели и опадали.

– Сколько тебе нужно будет времени, чтобы все устроить?

– Десять лет. Но тебе нужно будет лечь в rv раньше, чтобы твое состояние стабилизировалось.

– Я лягу в rv

на пять лет, Алеф. Потом посмотрю, что ты сделал, и решу, стоит ли мне возвращаться туда еще на восемьдесят.

Я уже думал о том покое, который ожидал меня в отсутствие Пеллонхорка, о рождении моего ребенка.

– Алеф, мне ведь ничто не угрожает в rv?

– Разумеется.

Он сделал несколько резких вдохов и выдохов. Его больная рука начинала превращаться в клешню, а голова – клониться влево.

– Мой отец и Лигат, – выпалил он, – я хочу, чтобы они тоже были в сохранности. Они должны быть здесь, когда я проснусь через пять лет. Пока твоя организация не заработает, я буду с ними в комнате для rv, у себя дома. Я установлю там капсулу.

Что-то странное было в том, как он мне об этом рассказывал, и в том, как он на меня смотрел, и я понял, что Пеллонхорк был к этому полностью подготовлен. Его не удивило, что я нашел решение. Все это время он вовсе не тянул с признанием собственной болезни. Он готовился.

И еще он готовил меня. Все это время он доверял мне. Он верил в меня абсолютно, и я испытывал к нему восхитительно теплое чувство.

Я взял его за руки, здоровую и больную. Мы были близки как никогда, побратимы и друзья детства. Мы были неразделимы. В ответ он сдавил мою руку здоровой, но острые ногти его клешни поранили мне вторую ладонь.

Я покинул его кабинет, паря от счастья, и провел остаток дня, закрывая и передавая в другие руки свои проекты на Этаже. Когда я закончил, на улице уже было темно и снова сухо. Город бывал великолепен ранним вечером, когда игра химических веществ окрашивала заходящее солнце в приглушенные цвета. Я шел домой, предчувствуя перемены. Через день-два Пеллонхорк ляжет в rv, а несколько месяцев спустя у меня родится ребенок. Пяти лет может не хватить на то, чтобы устроить все, но я был уверен, что смогу предъявить Пеллонхорку достаточно удовлетворительные результаты, которые убедят его вернуться в капсулу rv.

Да, все шло хорошо. Солнце медленно уходило за горизонт, и все люмы ярко горели. В приземном воздухе висела легкая розовая дымка, а в вышине было заметно слабое медное мерцание. Я как будто только что прибыл на эту планету. Так много лет прошло с тех пор, как мы с Пеллонхорком прилетели сюда. И вот теперь он умирал, а я протягивал руку в вечность.

Проходившие мимо люди улыбались мне. Я не сразу понял, что они всего лишь отвечают на мою собственную улыбку. Я зашагал быстрее, до боли желая увидеть Пайреву, поделиться с ней тем, что сказал мне Пеллонхорк.

Внезапно меня настигло осознание, что я больше не ребенок. Я попробовал представить, что бы подумали теперь обо мне мои родители. У самых дверей я со странным чувством ностальгии вспомнил о Геенне.

КлючСоб 40: Малах и шок

Пайрева выглядела утомленной; беременность тяжело на ней сказывалась. Она поцеловала меня и, когда мы сели есть, сказала:

– Наш ребенок… я беспокоюсь, Алеф.

– Для этого нет причин. Все идет хорошо. С ним все будет в порядке. Я для всего найду решение.

– Ты уверен?

– Ты говорила, что веришь в меня. Это твоя вера придает мне силы. – Я взял ее за руки. – Я сделаю это. Пайрева, ты для меня важнее всего. Важнее всего. Ты же знаешь, что все, что я делаю, – это ради тебя и нашего ребенка.

А потом я почему-то спросил:

– Ты разговаривала с Пеллонхорком?

Он никогда бы не стал об этом рассказывать, но я подозревал, что Пеллонхорк нам завидует. Конечно же, он знал о беременности Пайревы. Он поздравил меня, но я не смог прочитать его чувства.

Она кивнула.

Я пытался совладать с громкостью своего голоса.

– Что он тебе сказал?

Не провел ли он какую-нибудь гееннскую богосвязь между нашим счастьем и своим раком? Иногда я видел, как он шепчется с Пайревой. Она ни разу не рассказывала мне, что они обсуждали, говорила только, что это касается Этажа.

– Он говорил, что такой срок в rv может быть небезопасен. Говорил, что, если умрет он, умрут все.

– С ним ничего не случится, и с нами тоже. Наш ребенок в безопасности.

– Спасибо, Алеф. – Она сжала мою ладонь. – Ты ведь меня любишь, правда?

– Больше всего на свете.

– И это сработает?

– Да. Да.