Платформа

Пеллонхорка там не было. Лигат и Дрейм все еще были заключены в свои капсулы; лица их, к счастью, были закрыты, хотя показания приборов то зашкаливали, то снижались. Замереть меня заставила новая, третья капсула. Она была заметно больше первых двух, и ее широкая крышка была опущена. Я подошел, чтобы коснуться огромного корпуса, и ощутил тепло. Капсула была явно готова принять Пеллонхорка.

От облегчения я громко рассмеялся. Должно быть, он хотел показать мне, как тщательно он подготовлен, как сильно мне доверяет. Хотя, судя по размеру, в этой капсуле было больше предохранителей и дублирующих систем, чем в любой, созданной прежде.

Я вышел из комнаты и заметил, что врач все еще возится с машинерией.

– Когда придет Пеллонхорк? – спросил я. – Я должен с ним здесь встретиться. Полагаю, это его капсула.

– Ну, да, его. – Она замялась и взглянула сначала на вход в комнату rv, а потом на другую дверь, как будто ожидала, что войдет кто-то еще. Вновь посмотрев на меня, она добавила: – Он там.

– Нет, его там нет.

Она убрала консоль в карман.

– Вы Алеф, да? Я о вас так много слышала. – Она откашлялась. – Он в капсуле. Разве вы не видели? Разве вы не знаете?

На этот раз она протянула руку и коснулась моего предплечья – так касаются скорбящих.

Чувствуя, как ускорился мой пульс, я переспросил:

– Он в капсуле? Уже? С ним что-то случилось?

Судя по тому, как неожиданно переменилось ее лицо, произошло нечто ужасное. Она выглядела сломленной. Мне не нужно было анализировать мышцы ее губ и форму глаз в поисках данных. Ее лицо было источником чистой информации.

Мой разум кипел. Если Пеллонхорк умер, что будет дальше? Неужели мы все вот-вот погибнем? Нет, дело явно не в этом. Мне сообщили бы немедленно – если не Малах, то Флориэль. Я вспомнил неприятный взгляд Флориэля.

Врач отвела меня обратно в комнату rv и указала на еще один дисплей рядом с теми, что относились к Лигату и Дрейму. До этого я не обращал на него никакого внимания. На нем были два ряда показаний приборов, один над другим. Двойные ЭКГ, ЭЭГ и цифры систолического и диастолического давления крови. Предохранительный протокол, подумал я, чувствуя, что успокаиваюсь. На маленьком мониторчике сбоку был даже третий ряд показаний. Вот почему капсула была такой большой – чтобы вместить все предохранительные системы.

Он действительно внутри, подумал я немедленно и с восторгом. И жив. Даже не сказал мне, что ложится в капсулу, даже не стал в последний раз угрожать и предупреждать меня – предупреждать Его. Вот как сильно он мне верил.

Я невольно улыбнулся. Пеллонхорк доверял мне куда больше, чем капсуле rv

. Мы были так близки – ближайшие из друзей.

– Мне жаль, Алеф. Нам всем жаль, – прошептала врач. И снова коснулась меня.

– Но он жив, – бездумно ответил я. Почти каркнул. – Сработало. Все сработало!

Она не ответила.

А потом, следуя за ее взглядом, я посмотрел на главный экран с двумя рядами показателей жизнедеятельности и понял, что они не идентичны. Они сильно отличались.

Я перевел взгляд на врача и обратно. Неужели с ним что-то не так? Числа тоже были другими. Как я – я — мог не заметить этого сразу же?

Она подошла к консоли, и крышка большой капсулы начала подниматься.

– Нет! – выкрикнул я, не в силах заставить себя не смотреть. – Нет!

– Мне так жаль, Алеф, – сказала она.

Данные вовсе не дублировались. Огромная капсула не была полна предохранительных систем. В ней лежали двое. Казалось, крышка поднималась целую вечность, пока не открыла Пеллонхорка и ту, что спала рядом.

Пеллонхорк погрузился в глубочайший сон. Все прошло по плану. А рядом с ним, плечом к плечу, смежив гладкие веки, лежала моя прекрасная Пайрева.

Тридцать девять. Таллен

После второго контакта Таллен чувствовал себя неспокойно, но совершенно по-иному, нежели в первый раз.

– Вы в порядке, Таллен? Вы не перегреваетесь? – спросил Лоуд.

В первом контакте было что-то странное, хотя теперь, думая о нем, Таллен мог вспомнить только одну фразу: «Снег и…» – и что-то еще. Что? Была ли у него такая мысль раньше?

– У вас температура, Таллен? Не слушайте Лоуда. Это мы перегреваемся. У вас бывает температура. – Беата смотрела на него с чем-то, что могло показаться заботой. – Так у вас температура?

– Не знаю, – ответил Таллен. – А вы что, не знаете? Здесь должен быть медотсек. Вас тут не было еще секунду назад. И меня тоже. Я чувствую себя как-то странно. Я не помню.

– Что вы не помните?

Он нахмурился:

– Снег и дождь.

И с этими словами Таллен вновь очутился где-то еще, но на этот раз, вернувшись, он лежал в гнезде из проводов, позвоночник у него зудел, а в голове пульсировала боль.

– Вы знаете, что случилось, Таллен? – спросил Лоуд.

– Теперь вы помните? – спросила Беата.

Речь челомехов как будто ускорилась, они переключались друг на друга еще чаще, чем обычно.

– Вы знаете, зачем вы здесь? Что вы помните? – спросила Беата. Ее лицо на мгновение пошло рябью и смазалось, прежде чем восстановиться.

– Снег и… – Но Таллен завопил от боли прежде, чем успел закончить фразу.