Плавающая Евразия

— Это я так сказал, для красного словца, о конце света, а вы уже рады пофилософствовать. Конечно же каждый думает прежде всего о своем спасении, спасении своих близких. Это естественно. Но ведь речь идет не о войне. Речь о природной стихии, слепой, жестокой… Где уж тут до философии, ницшеанства?

Площадка, где они сидели и жевали сосиски, то ли от загромыхавшего неподалеку трамвая, то ли от поезда метро, промчавшегося под землей, дрогнула и задрожала. Все насторожились, побледнели, двое-трое испуганно вскочили с мест… Давлятов с Мирабовым тоже поспешили встать, чтобы попрощаться.

— До встречи в десять! — махнул рукой Мирабов.

— Кто знает, — скептически усмехнулся Давлятов, — может, встретимся, а может… — И, не закончив фразу, он свернул за угол. Только теперь, оставшись один, он в полной мере осознал свое положение — человека, оставшегося без работы, и не по чьей-то злой воле, а исключительно из-за своего вздорного поступка.

Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, Давлятов раскрыл газету, случайно оказавшуюся на их столике в сквере, — «Шахградскую правду», и взгляд его остановился на некрологе:

«Некоторое время назад в одной недружественной ближневосточной стране пропал при загадочных обстоятельствах известный кинорежиссер, заслуженный деятель искусств, лауреат Государственной премии К. К. Аб-ду-Салимов, ездивший туда с творческими целями. Наше посольство неоднократно обращалось к официальным лицам данной страны с просьбой сообщить о местонахождении К. К. Абду-Салимова. Официальные представители каждый раз давали крайне противоречивые сведения о судьбе кинорежиссера. К сожалению, не внес ясности в данный вопрос и лидер страны генерал Ибн-Мудцафи, к которому с просьбой о помощи обратилась также и дочь пропавшего Ш. К. Абду-Салимова, по семейным обстоятельствам проживающая в настоящее время в этой недружественной стране. Западным журналистам, в частности корреспондентке газеты „Коррьере делла ноче“ Патриции Буффони, удалось выяснить, что известный кинорежиссер. К. К. Абду-Салимов был захвачен экстремистами их террористической организации „Аль-Ихван Аль-Муслимин“ („Братья-мусульмане“) и зверски убит за то, что собирал материал об их деятельности для своего будущего фильма… Возмущенные этим злодейским преступлением, мы требуем от генерала Ибн-Мудцафи самого строгого наказания убийц…» В этом месте Давлятова словно пронзило… какая-то догадка, которая не до конца оформлялась в сознании, сколько бы он ни силился что-то вспомнить. Только одно было для него вне сомнения — действующие лица этой истории имели и к нему отношение… только какое? Через кого?

В подавленном состоянии возвратился домой Давлятов.

Открывая ворота, он вдруг вспомнил о маленьком толстом типе с узкими глазками, который, подняв свою подругу на руки, хихикая вбежал в дом. Настороженно всматриваясь по сторонам, Давлятов постоял во дворе, прислушиваясь, но никаких подозрительных звуков не услышал. Чтобы окончательно успокоиться, он даже посмотрел через стекла окон во все три комнаты… Затем зашел в спальню и, торопливо раздевшись, лег, пытаясь заснуть. Все подозрительное, что тревожило его сегодня, как рукой снимет, если он хорошенько отоспится до вечера. И выйдет он к людям приветливый и спокойный, ибо знал о себе: чем больше с годами внутренне раздроблялось, чем причудливее и парадоксальнее становилось его сознание, пропитанное иронией, тем больше казался он выдержанным и хладнокровным… кроме, конечно, отдельных критических ситуаций, когда Давлятов срывался, как в эти последние два дня.

«Как легко на душе, если делаешь кому-то хорошее, — подумалось безо всякой связи засыпающему Давлятову, — и особенно врагу. Как любуешься собой! Как наполняешься гордостью за себя!»

Едва он это подумал, чтобы, умиротворенный, заснуть, как услышал сквозь туман в голове стук в ворота.

«Кто бы это мог быть?!» — вскочил Давлятов, ощущая тревогу, ибо в дневной час никто из соседей никогда не стучался к нему, а друзей, бесцеремонно приходящих в его дом, у него не было… вообще никаких друзей не было, кроме Мирабова. «Может, соседи узнали, что я уволился?»

Тот, кто стучал в ворота, — высокий, худощавый мужчина в черном клеенчатом плаще, с каким-то предметом в руке, похожим то ли на обыкновенный чемоданчик, то ли на измеряющий или выискивающий прибор, — уже бесцеремонно вошел во двор, не дожидаясь появления хозяина, и зыркал по сторонам.

— Добрый день, добрый день, — заговорил он вежливо, даже угодливо, простите за беспокойство. Моя фамилия Байбутаев. Мне очень не хотелось приходить в этот час, зная, что вы обычно после обеда любите часок-другой прикорнуть, но служба… — И он поднял свой прибор-чемодан, словно желая измерить силу биотоков, идущих от Давлятова.

Давлятов невольно закрыл лицо руками, но быстро совладал с собой, не желая выглядеть растерянным перед столь вежливым гостем.

— Чем могу помочь?.. — И сделал жест в сторону комнаты, приглашая гостя.