Пленник богини любви

– Ты, верно, спятил! – проскрежетал он сквозь зубы. – На тебе на самом лица не было после этого случая в саду, а ведь мисс Барбара едва не погибла! Садовник обязан был оградить розу роз веревкой из конского волоса – тогда никакая змея туда бы не заползла. Он этого не сделал и получил свое, только и всего. И я не верю, что мисс Барбара желала ему смерти всерьез. Может быть, просто обмолвилась в сердцах… Она ведь не только очень красива и очень богата, но весьма разумна, хотя и несколько эксцентрична, пожалуй.

– Красива и богата… – повторил Василий, задумчиво вглядываясь в своего друга. – Богата, что да, то да. Так вот в чем дело! Неужели ты… да нет, не может быть!

– А что в этом такого? – пробурчал, отводя глаза, Реджинальд, чья физиономия вновь приняла какой-то свежеотваренный вид. – Я полагаю себя недурной партией для дочери торговца!

– Но как же твоя нареченная невеста?

– О господи! – взорвался Реджинальд. – Ну как ты не поймешь, Бэзил?! Мне нечего предложить Агате, кроме вечной верности, а что в этом толку? Храня свой обет, она живет, словно Христова невеста в монастыре, без всякой надежды на счастье. Если бы не наши дурацкие клятвы, которыми мы себя так необдуманно связали еще в юности, Агата, пожалуй, уже давно нашла бы себе мужа: богатого, знатного, может быть, даже любящего. С ее-то красотой и родовитостью… – Он безнадежно махнул рукой. – Нет, Бэзил. Леди Агата для меня слишком хороша. Я решил вернуть ей слово. Как только окажемся в Беназире, отправлю письмо, а потом…

– А потом присватаешься к этой хорошенькой Салтычихе, так? – сощурился Василий.

– Салты… Как ты сказал? – не понял Реджинальд. – Кто она?

– Неважно! – отмахнулся Василий. – Такая же сучка, как твоя новая пассия. Кстати! Ты к ней уже присватался? Может быть, меж вами уже все сговорено и даже батюшка благословил?

– Мне еще предстоит побеседовать с мистером Питером, – веско произнес Реджинальд. – И не прежде, чем он даст свое согласие…

– А я бы на твоем месте начал все-таки с очаровательной мисс! – прошипел Василий. – Что мистер Питер? Он мягкая глина в ее ручках! Все сделает, как дочка велит. Скоро и ты таким же сделаешься: будет женушка тобой вертеть как захочет. У нас знаешь как зовут таких, как ты? Подкаблучник! – сорвавшимся, совсем уж петушиным голосом выкрикнул он и ринулся куда-то прочь.

Больше всего на свете ему сейчас хотелось вскочить верхом и пуститься прочь отсюда: из дворца, из Ванарессы, из Индостана, подальше от назойливого толстяка магараджи, от дурака Бушуева, от расчетливого, совершенно изменившегося Реджинальда, которого Василий недавно считал лучшим своим другом, а теперь и смотреть-то на него не мог, – и, конечно, подальше от этой отвратительной, мерзкой, жестокой… Надо же, с виду – нежный цветок, а сколько злобы в душе!

«И змея красива, только зла», – вспомнилась пословица. Вот уж правда что!

Конечно, это все осталось мечтою: скакун быстроногий и исчезновение из Индии в одно мгновение ока… Нельзя же выставлять себя полным дикарем и дураком, да еще в праздничный день. Все, чего мог для себя добиться Василий, – это под предлогом жесточайшей головной боли уйти к себе. Его сопровождали магараджевы наилучшие пожелания и посулы через три часа после полуночи прислать слугу разбудить его, чтобы руси-раджа, не дай бог, не пропустил огненную потеху.

Злясь на весь мир, Василий добрел до своих покоев, кое-как пошвырял на пол запыленную одежду, опрокинул на себя десяток кувшинов с теплой водой, а потом рухнул на постель и закрыл глаза, вознося к небесам исступленную мольбу: ниспослать ему сон, да покрепче.

И небеса оказались к нему снисходительны, ибо, когда Василий открыл наконец глаза, уже царила ночь и звезды, яркие звезды светили в просторное окно.

Василий снова отправился в водоемчик. Кувшины были полны – очевидно, сюда во время его беспробудного сна заходили слуги. Вдобавок они оставили огромный поднос, уставленный чашами и блюдами. Василий отдал должное каждому яству, однако ужин оставил у него одно впечатление: хорошо, но мало. А может, беда в том, что он ел почти в кромешной тьме, толком не разбирая, что кладет в рот. Созерцание хорошей еды и разжигает аппетит, и насыщает, усиливает вкус того, что жуешь. Это все равно что смотреть на хорошенькую женщину, зная, что очень скоро ты сможешь не только любоваться ею, но и любодействовать с ней…

О черт, черт, черт!

Плохо дело… Выспался, наелся, а самое большое томление так и не утишил, самый лютый голод так и не утолил! Эх, сейчас бы сюда ту, черноглазую, назойливую и напомаженную, которая приходила вчера… Право слово, нынче Василий не стал бы кочевряжиться и сперва насытил бы плоть, а уж потом, попозже, освободившись и обессилев, предался размышлениям о прекрасной любовнице с серебристыми глазами.

Танталовы муки – это просто тьфу в сравнении с мучениями неудовлетворенной плоти! Неужто магараджа после вчерашней ночи решил, что его гость – каменюга бесчувственная? Неужто никто не осмелится нарушить его покой?

Нет, не уснуть. Надо хоть прогулкой себя успокоить…