Пленник богини любви

Василий уже усвоил, что в Индии пускаются в путь спозаранок, а иногда и ночью, потому что со здешним солнцем нельзя шутить. Он был уверен, что отъезд иноземных гостей свершится достаточно тихо, чтобы не потревожить сон хозяина, утомленного ночными развлечениями, однако каково же было его изумление, когда он увидел в переднем дворе магараджу при полном параде! Тут же стояли Реджинальд и Бушуев с дочерью, как идолы, обвешанные длинными гирляндами из цветов жасмина.

Не успел Василий даже слова сказать, как магараджа набросился на него и надел ему на шею сначала цветочное, а затем жемчужное ожерелье. Потом Василию было вручено страусиное перо, украшенное изрядным изумрудом, а стан его оказался опоясан саблей в оправленных золотом ножнах. Затем он был навьючен, как мул, двумя длинными шалями с каймой зеленой и голубой, черной шалью, балахоном из красного с золотом кашемира, еще какой-то шелковой тканью с золотыми узорами, белой кисеей на тюрбан и тремя кусками тончайшего полотна. Все это, с ожерельем, пером и саблей, составляло полное обмундирование индийского всадника.

Грозный взгляд Реджинальда остановил Василия как раз в тот миг, когда он с ужасом собирался вернуть все эти сокровища ополоумевшему от щедрости хозяину.

Василий начал было благодарить, однако в рот ему оказался запихнут листочек пансопари, иначе говоря – бетеля, начиненного орешком, гвоздикой, кардамоном, сахарной пудрой, перцем и еще бог весть чем. Василий знал, что на прощание гость обязан вместе с хозяином откушать бетель, а потому стоически прожевал эту гадость.

Трое остальных европейцев смотрели на него с плохо скрытым злорадством. Значит, они тоже были удостоены подобной чести! Перехватив косой взгляд Вари, Василий смог удержать вылезающие из орбит глаза и даже изобразить улыбку. Никогда она не давалась ему с бо́льшим трудом, и вовсе не из-за противного бетельного вкуса. Непонятная тревога начала его точить сразу, едва он увидел статную стройную фигуру, окутанную бледно-голубым покрывалом.

И не то чтобы он забеспокоился от возможности скандала, который могла устроить Варя, прилюдно обвинив его в посягательстве на ее честь. Более того, он не сомневался, что ничего такого не произойдет. Все-таки вчера не только он целовал и стискивал ее в объятиях – и его целовали, и его жарко обнимали тоже! Поэтому обличение Василия означало обличение ее самой. Но все угрызения совести, которые терзали его остаток ночи и нынешнее утро, вдруг навалились скопом и принялись мучить. Раскаяние – вот что он чувствовал, когда глядел на скромно склоненную голову, видел тонкую кисть, обрамленную цветочным запястьем, – ужасное раскаяние за грубость! И ему пришлось, чтобы скрепить сердце, поглядеть на трех великолепных слонов, стоявших поодаль. Вот такой же слон влачил вчера по сухой каменистой земле злополучного садовника!

Василий радостно ощутил, что вновь ожесточается, с ненавистью покосился на Варю и обнаружил, что она тоже смотрит на слонов, а лицо ее при этом имеет самое хмурое выражение. Он мог бы спорить, что девушка сейчас подумала о том же, о чем думал и он: о казни садовника!

Заметив, что Василий глядит на нее, Варя независимо вскинула голову и с надменным видом повернулась к магарадже, который как раз подал знак поднести ему сосуд с неизменным розовым маслом.

– Скажите, достопочтенный, – произнесла она таким неприязненным тоном, словно говорила не с владыкой огромной и богатейшей провинции, а с паршивым шудрой, – что за праздник был устроен тут вчера и какого казнили на нем человека?

Василию показалось, что он услышал явный стук, и, покосившись на Реджинальда, увидел, как у того отвисла челюсть. В следующее мгновение, спохватившись, Реджинальд вернул ее на место. Василий схватился за подбородок, но с его лицом вроде бы все было нормально.

А вот магараджа несколько поблек.

– Вам, прекрасная гостья, не стоит думать об этой жалкой собаке, – сказал магараджа. – Он заслужил смерть – и умер. Я надеюсь, что Кали благосклонно приняла эту жертву и отныне распространит свое покровительство и над домом моим, и над моей семьей, и над моими дорогими друзьями. – Он сделал широкий жест, словно заключая в этот благословенный круг всех здесь присутствующих.

Однако Варя, протестующе выставив ладонь, резко отшатнулась, выпалив:

– Я бы ни за что не хотела оказаться под покровительством черной Кали! Да она, всевидящая, и не пожелает охранять меня: ведь ей прекрасно известно, что я не имею никакого отношения ко вчерашнему убийству!

Сердито сверкнув глазами, Варя резко натянула на лицо краешек покрывала и повернулась к Василию. У того вдруг заломило левую щеку…

– Кажется, я была вам обязана жизнью, сударь? Вы спасли меня в розовом саду? – воинственно спросила она – с таким выражением, как если бы возмущенно вопросила: «Черт бы вас подрал, как вы посмели спасти мне жизнь, дурак?!»