Что же двигало этой необычной женщиной в мундире? Можно с уверенностью сказать, что по жизни ее вела святая, как у Жанны д’Арк, любовь к Отечеству и всепоглощающее пристрастие к военному делу. Но не только это! Стремления Дуровой нельзя считать только оригинальным результатом воспитания «по системе» гусара Астахова (гости валялись от смеха, когда видели девочку, скачущую по горнице с криками: «Эскадрон! Направо заезжай! С места! Марш-Марш!»). Этой женщине не повезло: она не родилась мужчиной. Кстати, любопытно, что ее мать очень ждала мальчика и так была огорчена рождением дочери, что даже выбросила новорожденную в окно кареты; девочка чудом была спасена. Теперь люди понимают это, и операции по смене пола не считаются модой, а являются часто медицинской необходимостью. Ведь главная мысль, которая пронизывает записки Дуровой: как плохо, унизительно, омерзительно быть женщиной и какая же это жалкая судьба: рожать, сидеть за пяльцами, болтать о пустяках... Примечательно, что на женщин, с которыми сводила «корнета Александрова» судьба, «он» смотрит как гусар-волокита: «В семействе Павлищева меня любят и принимают как родного. Старшая дочь его прекрасна, как херувим! Как настоящая весенняя роза! Чистая непорочность сияет в ее глазах, дышит в чертах невинного лица ее...» Или другой отрывок: «Итак, поход! Да и к лучшему, идти так идти; на этих квартирах мы только бесполезно разнеживаемся; привыкаем к лакомствам, ласкам, угождениям; белые атласные ручки легонько треплют по щеке; рвут нежно за ушко; дают конфект, варенья; стелют мягкую постель, и как легко, как приятно свыкаться! Со всем этим вдруг поход вдруг надобно перейти от него к суровостям, пересесть с бархатной софы на бурного коня и так далее...». И не говорите мне, что так пишет дама!
А между тем бюрократическая машина, запущенная жалобой отца Дуровой, со скрипом работала-работала и наконец беглянку нашла. Сведения о необыкновенной воительнице достигли ушей самого царя Александра I. Он потребовал доставить Дурову в Зимний дворец и беседовал с ней дважды. Какой была встреча царя с Дуровой, мы в точности не знаем. Возможно, такой, как у Кутузова с героиней фильма «Гусарская баллада» («Корнет, вы женщина?»). Дурова в своих мемуарах пишет, что все решилось за минуту: царь взял ее за руку и милостиво спросил: «“Я слышал, что вы не мужчина, правда ли это?” Я не вдруг собралась с духом сказать: “Да, Ваше величество, правда!” Далее Александр расспросил подробно, что было причиною вступления моего в службу, государь много хвалил мою неустрашимость, говорил: что это первый пример в России, что все мои начальники отозвались обо мне с великими похвалами, называя храбрость мою беспримерною, что ему очень приятно этому верить и что он желает сообразно этому наградить меня и возвратить с честию в дом отцовский, дав... Государь не имел времени кончить; при слове “возвратить в дом!” я вскрикнула от ужаса и в ту же минуту упала к ногам государя: “Не отсылайте меня домой, Ваше величество! — говорила я голосом отчаяния, — не отсылайте! Я умру там! Непременно умру... не отнимайте у меня жизни, я добровольно хотела ею пожертвовать для вас!” Говоря это, я обнимала колени государевы и плакала. Государь был тронут, он поднял меня и спросил изменившимся голосом: “Чего же вы хотите?” — “Быть воином! Носить мундир, оружие!”»
По-видимому, порыв Дуровой был таким сильным и искренним, что сентиментальный по природе император Александр не выдержал, и Дурова вышла из дворца не разоблаченной и наказанной по уставу (известно, что в XVIII веке за такие поступки, — обман, самозванство, бесчестие мундира — женщин ссылали на каторгу, в работный дом), а гусарским ротмистром под псевдонимом Александров («И будете называться по моему имени», — сказал император) и с Георгиевским крестом на груди. («Государь, — писала Дурова, — взял со стола крест и своими руками вдел в петлицу мундира моего».) Возможно, царь при этом испытывал те же чувства, которые в фильме «Гусарская баллада» мастерски изобразил Игорь Ильинский в роли Кутузова... Более того, император назначил Дуровой особую пенсию, которую она стала получать через временщика А. А. Аракчеева, а потом через военного министра Баркалая-де-Толли.