Плесень

5. МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ

Домик Мориса прятался в густом лесу в полутора милях от шоссе. Построенный из толстого деревянного бруса, он выглядел неказистым, но прочным. Наташе он показался похожим на русскую избу, как те, что она видела на старых фотографиях и книжных иллюстрациях.

Заслышав треск сучьев под колёсами подъезжающего автомобиля, Морис вышел на крыльцо. Наташа открыла дверцу и вышла первой из машины. Хозяин с улыбкой направился ей навстречу, но но на полпути был перехвачен Кристиной, вихрем выскочившей из автомобиля и бросившейся ему на шею. Морис поймал девчушку на лету и она, крепко обхватив его ручонками за шею, прижалась к его гладко выбритой к приезду гостей щеке.

Дождавшись, когда объятие слегка ослабло, Морис осторожно опустил девочку на землю и, выпрямившись, с нескрываемой радостью в глазах поздоровался за руку с Наташей и с подошедшим последним Брюсом. Пока мужчины доставали из багажника коробки и пакеты с деликатесами и напитками, Кристина застыла как заворожённая, вдыхая незнакомые запахи настоящего леса: острый запах хвои, смолы, гниющей листвы и грибной сырости.

— Ой, а мы все здесь поместимся? — с недоверием глядя на неказистое строение спросила Наташа.

— В тесноте, да не в обиде, — улыбнулся хозяин, — шучу, шучу! Вон там, за деревьями прячется настоящий дом, — он махнул рукой в направлении густых зарослей.

Обогнув разросшиеся кусты орешника по чуть заметной, заросшей травой тропинке, гости вслед за хозяином вышли к большому двухэтажному строению с кирпичным фасадом и широким навесом, покоящимся на резных деревянных колоннах над крыльцом.

Огромная гостиная, занимавшая добрую половину площади дома на первом этаже, была уставлена по стенам высокими, от пола до потолка, стеллажами со старинными книгами. Такие остались разве что в библиотеках и музеях. Читающая публика в течении всего какого-нибудь десятка лет перешла на электронные чипы с терабайтной памятью, позволяющие экономить всё время дорожающую жилую площадь в метрополисах.

— И ты всё это прочитал? — округлив глаза, спросила Кристина.

— Не-ет, — равнодушно протянул Морис, — зачем? Стоят себе для красоты.

— Неправда! — закричала девочка, — я тебе не верю!

— Конечно, неправда, — ласково улыбнулся ей хозяин. — Многие прочитал, некоторые нужны для работы. Но тут не все книги мои. Некоторые из моих друзей привозят и оставляют мне свои частные библиотеки на хранение.

Пока Наташа с Морисом рассовывали продукты по полкам холодильника, а Брюс перетаскивал на второй этаж чемоданы с вещами из машины, Кристинка, почувствовав себя в какой-то сказочной стране, медленно шла вдоль стеллажей, иногда прикасаясь рукой к корешкам.

Ей казалось, что от этих старых книг исходит какое-то непонятное тепло, что они живые, как маленькие зверьки, которые давным-давно заснули и затихли, каждый в своей норке. А сама она представлялась себе волшебницей, которая может разбудить любого из них и, в зависимости от того, добрый это окажется зверёк или злой, интересный или скучный, умный или глупый, в её власти будет подружиться с ним, или опять погрузить в спячку.

Рука девочки невольно легла на корешок книги, явно отличавшейся от остальных. У этого зверька кожа была не гладкая, а шершавая. Кроме того, этот зверёк не спал, как остальные, а как будто притаился, а внутри у него что-то явственно пульсировало. Оставить эту загадку неразгаданной Кристина не могла. Она вытащила книгу, оказавшуюся довольно увесистой, и открыла на первой странице. В правом углу пустого пожелтевшего листа были отпечатаны четыре короткие строчки. Девочка увидела знакомые русские буквы и прочитала:

   Я жизнь сравнить хотел бы с шахматной доской:   То день, то ночь, а пешки — мы с тобой.   Подвигают, притиснут и побили.   И в тёмный ящик сунут на покой.[2]

Внезапно смысл четверостишия ударил её мозг, как электрический разряд. Ведь это значит, что каждому человеку предстоит умереть. Почему она раньше никогда об этом не задумывалась? И Брюс, И Морис, и Наташа когда-нибудь умрут. И сама она — тоже? Как это? Что это значит? Вот сейчас она есть: видит, слышит, думает, радуется — а когда-нибудь: раз! — и её не станет. И некому будет смотреть, думать? Есть, пить, спать? Девочка в смятении пыталась себе это представить — и не могла.

Она потихоньку подошла сзади к Морису, раскладывавшему на тарелке ломтики копчёной рыбы и тихонько потянула его за рукав рубашки.

— Что, зайчонок? — ласково спросил мужчина, обернувшись к ней.

— Что значит — умереть? — пристально глядя ему в глаза, спросила девочка.

— Оп-па! — слегка ошалелым от неожиданности взглядом уставился на малышку философ, — ничего себе вопросик от маленькой девочки! Эй, да как тебя угораздило именно эту книгу ухватить?

— А что это, — поинтересовалась резавшая рядом салат Наташа.