Плещущийся

– А вы крутите, не останавливаетесь, – Петр Петрович Петряковский даже в условиях гипотетического наказания за испорченные гайки продолжал следовать всезаводской доктрине о том, что рабочий не должен простаивать. Александр Иванович пару секунд поматерился. Его примеру последовал Костян. Свои пять копеек вставил Щавель, и лишь Паша Тихоход, склонив голову влево, задумчиво витал в неизвестных облаках. Начали крутить. Результат был прежний. Работа оказалась не такой уж и простой. Ключ весил прилично, и с непривычки вытянутыми руками – да ещё с усилием – крутить было достаточно тяжело. Решено было меняться через каждые три гайки: сначала крутят бригадир с Костяном, затем Серега с Тихоходом. На четвертом круге к сборщикам прибежал мастер Триппер с единственным знакомым человеком, которого смог найти – с профоргом цеха Рафаилом Михайловичем Загрушевским. Казалось бы, странно, что мастер на производстве обращается за помощью в технологическом процессе к профоргу – человеку, чья должность не подразумевает технических знаний. Но не все так просто было в цеху обслуживания металлургического оборудования. Рафаил Михайлович Загрушевский был не просто профорг. Его вообще можно было характеризовать фразой «не просто». Было Загрушевскому сорок восемь, и подготовку к своей профессиональной деятельности он начал с семи лет. Сначала он был в начальной школе командиром октябрятской звездочки, потом вожатым пионерской ячейки, затем комсоргом класса, затем комсоргом в группе механико-металлургического университета, тогда же он начал учебу в школе марксизма-ленинизма, которая сулила ему гораздо больше перспектив, чем университет. Если бы Рафаилу Михайловичу Загрушевскому сказали, что он интуитивно выбрал тот же путь, что и Жора Грек, а именно – работать как можно меньше, он бы отмел это предположение, как абсолютно ложное. И даже самому себе не признался, что так оно и есть. Он двигался по партийной карьерной лестнице с усердием стахановца, и никто никогда не мог упрекнуть его в лености и праздности. Идеология как таковая никогда его всерьез не интересовала, важны были только возможности, которые предоставляла партия. Из своего коммунистического опыта он вынес два главных вывода. Первый – за тобой всегда следят товарищи. Второй следовал из первого – для того, чтобы товарищи были довольны, нужно изображать активность. А это у него получалось прекрасно. Будущее сверкало всеми радужными красками победы коммунизма и попахивало заманчивым запахом развитого социализма, где ему, Загрушевскому, будет отведена не последняя роль. Но начались девяностые, и неожиданно для Рафаила Михайловича советская власть закончилась. Начался бурный этап быстрых заработков и легких денег у его номенклатурных коллег по партии. Загрушевский, стараясь не отставать от бывших соратников по партии, тоже попытался урвать свой кусок пирога, но внезапно оказалось, что изображения активности для успеха в коммерции и бизнесе недостаточно, нужно было действительно уметь что-то делать. Такого подвоха от судьбы Рафаил Михайлович не ожидал. Несколько лет он перепархивал из одной фирмы, возглавляемой его бывшим единопартийцем, в другую, пока всей новообразованной элите города не стала ясна его полная бесперспективность как трудовой единицы. В конце концов, он обрел пристанище в месте, где смог проявить годами наработанные возможности – стал профоргом в цеху обслуживание металлургического оборудования. Задача, поставленная ему начальником цеха, была противоположной обязанностям любого профорга, но вполне понятной, а также весьма выполнимой бывшим коммунистом. По версии начальника цеха, рабочий должен больше работать и меньше выделываться. Вместо того, чтобы объяснять трудящимся цеха их права (а главное, преимущества членов профсоюза) или бороться за улучшение условий трудовой деятельности, Загрушевский пугал их очередными волнами кризиса (захлестнувших, с его слов, металлургический комбинат), вероятным сокращением цехов с последующей чисткой кадров и толпами безработных за стенами завода, которые спят и видят как бы занять место несговорчивого рабочего. Именно в цеху обслуживания металлургического оборудования распустился ярким цветком самый главный талант Рафаила Михайловича – создавать активность, ничего при этом не делая. С видом занятого человека он разъезжал по участкам цеха, собирал еженедельные собрания, на которых записывал в кожаный ежедневник данные сначала всех чернобыльцев, потом афганцев, затем аллергиков, доноров, сирот, семейных с детьми. Для чего была нужна эта информация, никто не знал. Сам же Загрушевский таинственно отвечал, что это влияет на составление графика отпусков. Хотя на самом деле этот график придумывали мастера участков, исходя из внутриучастковых симпатий. Либо, как пример, Рафаил Михайлович мог потратить неделю на поиск человека, который смог бы сыграть на позиции опорного полузащитника в цеховой футбольной команде. Это с учетом того, что команду цеха на постоянной основе представляли всего лишь два молодых любителя футбола. Остальную его часть составляли мужики от двадцати до пятидесяти лет, которые решили откосить рабочую смену под спортивным предлогом, иногда приходивших на игру с перегаром и в заводских ботинках. У команды не было ни формы, ни бутс, ни болельщиков, ни состава – в общем, ничего, кроме веры профорга цеха. Средним показателем команды обычно был счет 8:0 в пользу других заводских команд. Помимо футбольной команды, Загрушевский курировал еще бригаду художников, единственным шедевром которых был плакат на здании конторы, гласящий: «Цех обслуживания металлургического оборудования – движение, опережающее мысль!» Также он курировал собрания ветеранов цеха. Что и говорить, дел у профорга казалось очень много, поэтому времени рассмотреть жалобы маляров, работающих полгода на объектах первой сетки, а получавших по третьей, катастрофически не хватало. В разговорах с трудящимися Рафаил Михайлович использовал старые комсомольские приемы, пытаясь внушить слушателям невольное уважение к себе тем, что звал всех руководящих людей города уменьшительно-ласкательными именами. Начальника РОВД – полковника милиции – называл Санёчек, мэра города Юрцом, секретаря горсовета Эдиком, главврача больницы Петюней. Такими же панибратскими именами звал всех начальников цехов, городских депутатов и бизнесменов. Причем никто и никогда не видел Загрушевского в компании этих людей и даже слыхом не слыхивали, чтобы эти люди вообще знали о его существовании. Тем не менее, прикрываясь чужим авторитетом, Рафаил Михайлович успешно внедрял в цеху политику непосредственного руководства и достаточно скоро стал если и не замом начальника цеха (для зама все-таки нужно было обладать опытом и знаниями инженера), но кем-то вроде адъютанта, правой руки. Только с его благословления человек с рациональными и не очень предложениями попадал в кабинет начальника цеха, хотя в производственных вопросах профорг был ни бум-бум. И именно с таким человеком и решил посоветоваться мастер Триппер в решении насущной проблемы.