Плещущийся

Он ждал четырнадцатый трамвай. Во-первых, он не хотел рисковать сегодня удачей. А во-вторых, на трамвае № 14 до остановки «Прокатный Стан», где находился участок ремонтного цеха, был гораздо ближе. Вскоре вожделенный трамвай приехал, и опаздывающий бетонщик взволнованно тронулся в путь. Перед страхом увольнения отступало даже дикое похмелье, голова почти не кружилось, в висках стучало гораздо глуше и только живот слегка крутило и все время бросало в пот. Весело стуча по рельсам, трамвай домчал его до заветной остановки. Щавель вышел. Народу вокруг почти не было, только на лавочке перед остановкой сидело два счастливца – явно с ночной смены, – потягивающих пиво. «Пивка бы сейчас», – мечтательно прикинул Серега и даже зажмурился от нахлынувшего вожделения. Но на пиво, кроме желания, нужно было иметь время и деньги. Ни того ни другого у него не было. Он сглотнул едкую слюну, помотал головой, отгоняя заманчивое наваждение, и устремился в заветную дыру в заборе. Со стороны завода дыра выходила на заброшенное здание старой насосной станции с разрушенными стенами. Серега засунул голову в дыру, посмотрел по сторонам. Вроде бы никого не было. Он залез полностью, ускорил шаг и уже мысленно стал благодарить и четырнадцатый трамвай, и свою удачу, и благостного к нему сегодня бога Бахуса, как из-за стены у насосной станции на него бросилось что-то болотно-зеленое и с зычным басистым криком «Стоять!» схватило за шиворот.

– Капец, вертухаи, – обмирая, успел подумать Серега.

«Вертухаями» в народе называли службу охраны металлургического комбината. История этого слова была банальной. Металлургический комбинат был основан в конце девятнадцатого века и изначально представлял из себя трубный цех, две доменных печи, две мартеновских печи, три томасовских конвертора и несколько вспомогательных и ремонтных цехов. За годы советской власти завод начал развиваться как многопрофильное предприятие. С середины пятидесятых по конец семидесятых завод бурно разрастался. Появилось еще три доменных, новая мартеновская печь, прокатные станы и аглофабрика. Не в последнюю очередь все это появилось благодаря стараниям заключенных с условно-досрочным освобождением, так называемых химиков – зеков на вольном поселении, коих на строительство новых цехов пригоняли тысячами со всего Союза. Отбыв срок, многие оставались работать на заводе и пускали корни в городе N, тем самым меняя его генофонд и прививая следующим поколениям определенные лексические и морально-нравственные особенности. С тех пор прошло много лет, но обычных парней в камуфляже, зевающих на проходных, по привычке продолжали звать «вертухаями». Теперь же здоровенный мордатый с густыми черными усами «вертухай» лет сорока пяти держал Гоменюка за руку, а второй, молодой и рыжий, шлепал по его карманам в поисках не пойми чего. Быстро нашелся Серегин заводской пропуск, усатый отпустил молодого бетонщика и стал записывать шариковой ручкой в большой разлинееный журнал его фамилию, табельный номер, а потом, поглядев на свои поддельные командирские часы, и время. Тем временем рыжий всунул ошалевшему Сереге в рот какую-то трубочку и тоном врача-терапевта потребовал: «Выдыхай!» Выпучив глаза, Щавель выдохнул, рыжий посмотрел на прибор и поставил диагноз: «Ноль шестнадцать промилле». Усатый посмотрел на Серегу, покусал колпачок шариковой ручки, философски изрек: «Пациент скорее жив, чем мертв» и записал показатель прибора в ту же строку, куда до этого записывал Серегины данные.

– Мужики, не надо, – голос Щавеля срывался на умоляющий плач, – пожалуйста!

Мужики синхронно посмотрели на него равнодушными взглядами. Усатый, который, видимо, был главным в их паре, выдал:

– Хромай отсюда!

Серега растерялся. Он думал, что ему сейчас будут крутить руки, садить в машину (отчего-то обязательно с мигалками) и везти чуть ли не в прокуратуру, а тут вроде как его отпускают. От неожиданности он даже стал заикаться:

– Так э-это… а куда мне теперь?

Усатый молча развернулся и занял свое место в засаде за стеной насосной станции. Рыжий, видимо, ставший охранником недавно и пока еще сочувствующий рабочему классу, попытался сделать невозмутимый вид и неестественно фальшивым равнодушным голосом ответил:

– В контору твою отправим. Пусть там с тобой разбираются.

И окончательно потеряв интерес к Гоменюку, сжимая в руке прибор с трубочкой как боевое оружие, занял свое место в импровизированной засаде.

Залитый липким потом Серега добежал до бани. Как он и предполагал, кроме уборщицы-пенсионерки, равнодушной ко всему, не считая пенсии, зарплаты, внуков и выборов, в бане не было никого. Наспех переодевшись, он схватил свой монтажный пояс, каску и пулей вылетел по направлению к конвертерному цеху.