Не выкупил, кстати, и до сих пор, и до сих пор страна Ломбардия шлет мне безответные угрожающие письма.
Тут же в ломбарде я разменял червонец у каких-то людей, постоянно и безмолвно стоящих у двери и смотрящих друг на друга, а вечером меня уже можно было увидеть в пивной «Веселый спутник», где я, махая тремя зелененькими и одной желтой, требовал, чтобы выдали на мой стол еще замечательного пива в толстых стеклянных кружках, да и бубличков соленых побольше. Пил. И пил, заметьте себе, также приглашенный мной Цеймах, Вадик.
Всем известно, что пиво обладает странной особенностью долго не задерживаться в организме пьющего его человека. Вот мы и вышли с Вадиком на морозный двор, где ветерок, звездочки синие на небе, и говорю я тут:
– Мне очень интересно, что это за дверь рядом с той, из которой мы только что вышли. Видимо, она ведет в какой-либо,
– Это – очевидно, – отвечает Цеймах, открывая интересующую нас обоих дверь и, смело сделав решительный шаг, исчезает с моих глаз.
Я же, довольный, что все обошлось без особого шума, осторожно спускаюсь в подвал и вижу Цеймаха, распростертого и бездыханного на полу, около огромной бочки, съехавшего в подвал по лотку, предназначенному для подъема и спуска аналогичных бочек.
– Хорошо, друг. Вива, Цеймах, – говорю я и ставлю его, еще не пришедшего в себя, в ту самую бочку, около которой он лежит бездыханный и упавший, и закрываю его крышкой, и набиваю обручи, и говорю следующие жестокие слова Цеймаху, очнувшемуся, стоящему во весь свой двухметровый рост в бочке и дышащему через специально приготовленную мной во избежание человекоубийства резиновую медицинскую кишку.
– Цеймах, – торжественно говорю я, – Цеймах, чей взмах меня не осеняет. Прежде всего – справка. Ты будешь здесь всего один день, сутки, всего 24 часа, но за этот день ты познаешь весь ужас унижения, отчуждения и нахождения в бочке с пивом.
Я перевел дух. У меня дрожали руки. Цеймах жалобно молчал.
– Помни, Вадик, что за время твоего нахождения в бочке с пивом твое прекрасное тело начнет гнить, и по нему поползут пятна тления. И ты будешь 24 часа, да, о! – двадцать четыре часа ты будешь находиться в жидкости, состоящей из пива, воды, миазмов и твоих слез. Ты знаешь, почему я поступил столь жестоко и казню тебя?
– Да, – чуть слышно ответил Цеймах. – Я оскорбил тебя. Я взял у тебя Э. По «Избранное» и до сих пор не несу. Я оскорбил тебя. Ты поклялся отомстить мне и вот мстишь, как в рассказе «Бочонок Амонтильядо».
– Цеймах, – сказал я, чувствуя, что слезы уже проделали соленую дорожку в моих щеках, – Цеймах, ха-ха, и вдобавок все будут знать об этом. А я сейчас уйду, потому что здесь до того чрезвычайно много селитры, что я могу расчихаться и заболеть, а так как температуры у меня не будет, то мне не дадут бюллетень и запишут прогул, потому что завтра на работу я, расчихавшись, не пойду. Держись, друг. Ха-ха. Я ухо-жу, Цеймах. Я поклялся жестоко отомстить, и вот тебе моя месть.
…Заплакал тогда Цеймах, упал головой на пустые пивные кружки, заполнившие наш стол, и весь в слезах сознался в краже, и обещал мне отдать «Избранное» Э. По немедленно, как только протрезвеет.
Но ведь и до сих пор не отдал – что за мерзавцы живут на свете! Ведь какой хороший писатель Эдгар По! Неужели мне больше никогда не суждено прочитать что-либо из его произведений? А ведь как хочется. Взял бы сейчас книжечку да читал бы, покуривая, вместо того чтобы писать разную чепуху, подобную вышенаписанной.
Р.S. Эдуард Русаков
(р. 1942) – мой близкий друг, бывший врач-психиатр, ныне один из самых известных сибирских прозаиков.Цеймах
– я как-то упустил тогда из виду, что эта фамилия – еврейская, потому что мне это до сих пор все равно, кто какой национальности. «Не мог он турка от еврея, как мы ни бились, отличить», – это про меня сказано.…а вечером меня уже можно было увидеть в пивной «Веселый спутник»
– «Веселый спутник» – название советской еженедельной увеселительной радиопередачи вроде какой-нибудь нынешней телевизионной «Смехопанорамы» Евгения Петросяна.Вива, Цеймах
– скрытое зубоскальство над известным лозунгом «Вива, Куба!». Кубу, неизвестно за что, тогда сильно полюбили многие советские люди.Рассказ «Бочонок Амонтильядо»
– видите, какие книжные страсти бушевали тогда в России, в то время как сейчас, в эпоху ГАДЖЕТОВ, хорошие печатные книжки, увы, мало кому нужны? Видите, какой «пир духа» вершился уже тогда в так называемой провинции задолго до того, как в столице наступила «перестройка» и возникло это неблагозвучное словосочетание, авторство которого приписывают М.С. Горбачеву.…чепуху, подобную вышенаписанной
– ну, почему же так сразу? А может, это постмодернизм, и я его предтеча?И стоя в очереди