Плюс минус 30: невероятные и правдивые истории из моей жизни

И он нам завидовал. Он завидовал нам страшно. Дело в том, что у Алика никогда никого не было. Алик был девственником. О том, как появляются дети, он знал только от мамы, на примере пестиков и тычинок. Но природа брала свое, и он ныл. Он был потрясающий «ныла». Он звонил нам по телефону и ныл. Он звонил утром и вечером, ночью он звонил тоже. Он ныл по телефону и иногда, когда мамы не было дома, у нас под окнами. Он ныл у нас в подъезде у лифта и под нашей дверью. Иногда он шел за нами до автобусной остановки и ныл. Он ныл отовсюду. Мы уже боялись включать телевизор, радио и утюг. Мы боялись, что он начнет ныть оттуда тоже. Мы его ненавидели, но ничего сделать не могли. И до этого-то было худо, а когда косяком мимо него к нам пошли стюардессы, стало совсем невыносимо.

– Ребята… – ныл он гнусавым своим голосом. – Ну что, вам жалко, у вас вон сколько, ну подарите мне одну…

– Отстань!

– Ленчик, ну ты же добрый, ну что тебе стоит, ну скажи им…

– Уйди!

– Генашка, скажи им, ну что они издеваются, я вам тоже что-нибудь подарю!

– Алик, отвали!

– Марик, ну хоть ты, а? Я быстро, вы даже не заметите, а? Ну Маркушечка. А, Маркушечка?

Это было ужасно. Он уже стал сниться нам по ночам. Мы боялись сойти с ума или, что еще хуже, вдруг, проснувшись, обнаружить его рядом на своей кровати. Или под ней.

Был еще один человек, которого мы ненавидели. Был еще Илюшка. Илюшка, который сейчас народный артист Илья Олейников и один из славной пары «Городков», тогда учился тоже в цирковом училище на эстрадном отделении и жил в общежитии. Был он, как и теперь, высотой с телеграфный столб, с таким же «гуттаперчевым» лицом, но по тем временам еще и худ невероятно, потому что жрать было нечего. Поскольку они с Генашкой учились в одном училище, только Илюха был на курс младше, он регулярно приходил к нам питаться. Как сейчас, так и тогда он был ужасно симпатичный малый, какой-то весь трогательный, нескладный и веселый. Мы с ним дружили, но мы его ненавидели. Он особенно любил приходить к нам, когда по телевизору передавали футбол. Тогда он приходил, закрывался в большой комнате, включал телевизор на всю громкость, брал из-под дивана трехлитровую банку с вареньем, столовую ложку и болел. Болел он так тяжело, что за первый тайм сжирал всю банку. В перерывах между таймами он репетировал. Арканов написал ему монолог какого-то идиота, на которого никто не обращал внимания. И он вроде ходил босой и топал ногами по лужам, обдавая прохожих брызгами, чтобы его заметили. И вот в перерыве между двумя таймами Илюша засовывал под диван пустую банку, снимал ботинки и показывал нам, как у него это получается. Он топал босой ногой так, что звенели стекла и прибегали соседи снизу узнать, что случилось.

Он топал ногами, внизу под окнами ныл Альперович, стюардессы сушили волосы феном, в дверь трезвонили перепуганные соседи и на всю громкость орал телевизор.

Потом начинался второй тайм, Илюха вытаскивал другую банку с вареньем и садился смотреть. Потом он уходил, и нам казалось, что он уже обожрался этим вареньем, и оно уже лезет у него из ушей, и что он уже никогда даже не посмотрит под наш диван. Но проходило два дня, и он опять являлся к нам смотреть футбол. Когда у нас кончалось варенье, он начинал хрустеть нашими сухариками и вообще всем, до чего мог дотянуться. И мы жались по углам, опасаясь, что когда-нибудь, когда у нас кончатся и сухарики, он дотянется до кого-нибудь из нас.

Мы с ним дружили, но мы его ненавидели.

Правда, Альперовича мы ненавидели больше. Илюшка приходил время от времени, и с ним было весело. А Альперович ныл всегда, и с ним было тоскливо до обморока.

Мы пробовали уговорить хоть кого-нибудь спасти нас от него, но ни одна не соглашалась. Мы просили Начерталку помочь, но она тоже не смогла ничего поделать. Она даже обещала повышение по службе и даже устроить на международный рейс, ничего не помогало. Он им не нравился. Они боялись, что в пылу страсти он зашибет их своим сопливым носом и их выгонят с работы на пенсию по инвалидности.

Лето стремительно катилось к приезду Маруськиных родителей, а мы никак не могли придумать, как избавиться от этой напасти, которая портила нам весь праздник. Мы отчаялись, мы не знали, что делать, и Начерталка уже всерьез предлагала нам переехать в их ведомственную гостиницу, в небольшой восьмиместный номер. И мы уже были готовы на это, но тут Всевышний, вероятно, решил, что с нас хватит.

Однажды, в конце августа, Маруська поздним вечером возвращался откуда-то домой. Мы с Генашкой его ждали. Мы вообще договорились устроить себе выходной и этот вечер провести втроем. Поужинать и поиграть в «Кинга».