Плохие привычки

Выпустили Свина рано утром в пятницу, но предшествовавший освобождению разговор с полканом из наркоконтроля был очень неприятным. А торги и того хуже — «Сотбис» отдыхает. Это чмо, которому Свин и так ежемесячно отстегивал приличную зарплату, ничуть не смущаясь, нарисовало на бумажном обрывке такую сумму, что находиться в одном кабинете с этими цифрами стало нестерпимо стыдно — и Свину, и здравому смыслу, и даже эмблеме «Ауди», свешивавшейся с полковничьих ключей. Кое-как утрясли до полумиллиона евро, что тоже было далеко не подарком, и Борис Михайлович поехал домой…

Свин запустил пустым стаканом в стену рядом с открытой дверью. В стену он не попал, и стакан осыпался осколками вместе с дорогим витражным остеклением двери. Это его еще больше завело:

— Не, ну прикиньте, пол-лимона — за здрасьте вам! Я че, бабосы у себя на грядке выращиваю? Или он считает, что, если меня закрыть, ему лучше будет? Да я его первого попалю, сучару ментярскую…

— Полицейскую, — поправил Коготь, до этого вместе с адвокатом молча наблюдавший за метаниями шефа по гостиной на фоне серого рассветного утра.

— Да какая разница, — толстяк взял другой стакан, наполнил его из сифона и прихлебнул.

— Говорила мама, не иди в наркоторговцы, иди в менты…

Свин безбожно врал. Мама, худенькая женщина с вечно виноватыми глазами, и думать-то о таком не могла — ее Боря вырос преступником. К ее счастью, она не дожила до этого момента — померла от сердечного приступа, когда сын-Свин служил срочную в армии. Ему тогда отпуск дали для поездки на похороны. На 5 дней. Когда он стоял над гробом, то думал не о том, как мать нянчилась с ним всю жизнь, а о том, как пройдут оставшиеся 3 дня отпуска.

— Что самое смешное, бабло так и лежит в кейсе. Я как знал — не достал деньги оттуда. Можешь прямо так и отдать, с чемоданчиком. Все равно его в среду сильно поцарапали. Да не предупреждай, что ручка отстегивается — может, потеряет где… сучара ментярская, — Свин даже немного улыбнулся Юровскому, который и должен был передать деньги.

— Вези, Юрьич, вези. Как обычно — за час до окончания срока. С полканом договорились, что бабосы должны быть у него не позже шестнадцати ноль-ноль.

Это было фишкой. Свин всегда платил в последний момент — когда оставалось не больше часа до конца срока. Этим он, с одной стороны, поддразнивал коррумпированную братию, а с другой — показывал, что его деньги работают на него каждую минуту.

Хотя деньги обычно просто валялись в сейфе, увеличиваясь в объеме после каждой инкассации точек. Лежали без дела и без движения — вплоть до момента закупки новой оптовой партии наркотиков.

* * *

К обеду, выглянув в окно и лишний раз прислушавшись к собственному настроению, я пришел к выводу, что как-то все вокруг заволакивает неприятными тучами. То ли этот факт гипнотизировал и подавлял мозговую деятельность, то ли по какой-то другой, объективной, причине, но мыслей, каким образом вернуться к безоблачной погоде, пока не было.

Составленный мною план обрел статус утопии. Шестеренки вроде бы вертелись — но друг друга, сволочи, не цепляли. Все потому, что с провалом подставы Свина из придуманного мною сложного механизма выпал очень важный элемент. Нужно было его отыскать и водрузить на место. Или найти ему достойную замену. А для этого нужна была здравая мысль.

Желание придумать или уловить хотя бы одну такую мысль было просто огромным — и тут спрос катастрофически опережал предложение. В голове было пусто, и вскорости эта пустота обещала заполниться паникой и отчаянием. А грех отчаяния — он посильнее прелюбодеяния будет… Нет уж, если суждено в аду гореть, то пусть этот гриль будет мне воздаянием за прелюбодейства, а не за уныние и тоску зеленую.

Ведь не даром столько поговорок на темы, идеально подходящие к моей ситуации: «Утро вечера мудренее»… Мне до следующего утра не вытерпеть, может, и не выжить! Мне сейчас надо! Больше ничего путного из поговорок не вспоминалось, и я, возмущенный своей необразованностью, полез в Интернет.

Этого добра, пословиц да присказок про кручину, там оказалось навалом. Первой на глаза попалась «Повесил головушку на праву сторонушку». «Эта как раз для песни Ветлицкой про «К северу лицом, сердцем на восток», — подумал я и перешел к следующей.

«Лихо не лежит тихо: либо катится, либо валится, либо по плечам рассыпается» — это точно, слишком уж оно внимание отбирает. «Одна беда — не беда» — ну, у меня и не одна. Они пришли компанией. Я бы даже сказал, организованной и враждебно настроенной группой. «Думы за горами, а беда за плечами» — это точно, думы не думаются, весь мозг тупо пялится на ужас, аки кролик на удава. Ну и где мудрые советы? Чего ж мне делать-то?

«Больше плачешь — меньше скачешь» — я себе это даже представил. Скачет, скачет какой-нибудь витязь, раз — остановился. Посидел, поплакал — и дальше скакать. Пока скакалку не отобрали…

«Не сиди сложа руки, так не будет и скуки» — о, самое то. Лег и вытянул руки по швам. Не помогло. Пришлось читать дальше.