Плот или байдарка

Надо было б собраться с мыслями, но боль разбила такая, сравнимая лишь с родовыми муками. Тут только мог помочь сильный укол. Мария Карловна через вздохи и проклятья командовала Николаем, где что взять и принести.

– Мать, ну ты ругаешься! – заметил тоже бледный Кузя, разминая ей ступни, пытаясь быть полезным. Мария Карловна и в самом деле ругалась матом так, будто отсидела два срока, но об этом знали только сослуживцы, да и те, кто попадал с ней на особые случаи, где без ругани было не обойтись. В злости и проклятьях Мария Карловна черпала силы до момента, когда иголка шприца вонзилась в мягкое место, добавив чуток боли, но принеся через время долгожданное освобождение, с ним же пришло опьянение. Братья смотрели с ужасом на эту картину, где мать почти умирала в нестерпимых мучениях и как мученица и грешница проклинала весь божий свет и то, на чем он стоял. Такой, с черным взглядом, в котором тонули и тут же вылезали самые черные черти, они ее не знали. Ведь при них она никогда не ругалась даже обычными общепринятыми выраженьицами. Дети даже ни разу не видели, как ссорятся родители. Все происходило либо за стенами дома, либо вне их глаз и ушей.

– Сейчас будут галлюцинации. Лучше на это не смотреть, – предупредила врач. – Николай, одень меня. А лучше подстели что-то под меня.

Николай дал команду сыновьям таскать вещи назад на плот. Слава Богу, непогода прошла. Небо очистилось и стало каким-то невероятно стеклянным и прозрачным. Невозможно было описать его красоту. В их широте, в городе, с кучей натыканных антенн и пыхтящих заводов такого никогда не увидишь.

– Даже в Африке нет такого неба, – сказал Кузя и отвернулся, когда Мария Карловна дрожащим пальцем стала считать невидимых тараканов на матраце, куда ее уложил отец.

– Это не страшно. Это не страшно, – твердил Николай и стал рассказывать жене историю, которую она не знала. Про охоту. Чтоб отвлечь.

Однажды Николай с друзьями отправились на охоту на волков. В тот год их много развелось, и они стали нападать на села. Волк – опасное умное животное, надо быть опытным охотником и бить его один только раз, иначе если волк звереет, то не боясь боли и смерти, будет преследовать своего убийцу до конца. Николай не попал в один выстрел и ранил волка, который стал преследовать охотника. Расплата за неудачный выстрел гналась сзади со скоростью света. Друзья на снегоходах выбились вперед. Пришлось действовать одному. Николай развернул снегоход и решил разделаться со зверюгой лицом к лицу, бил почти в упор, но не попал и со второго раза. Волк нагнал его и вцепился в руку, оторвав тут же два пальца. Смертельной хваткой вонзился в кисть. Второй здоровой рукой Николай стал бить волка прикладом. Очень хотелось жить, и в каждый удар он вкладывал это желание: видеть, слышать, чувствовать, быть рядом со своей семьей, быть нужным ей. Быть здоровым и свободным.

– Теперь его шкура висит у нас в зале, – досказал Николай и набрал новый шприц, вонзив его в поясницу жене.

Она посмотрела на него осоловевшими глазами, зрачки расшились, вид у Марии Карловны был совсем не геройским.

– Так вот почему у тебя нет двух пальцев. А что ж ты мне раньше не рассказывал?

Николай улыбнулся, и в улыбке было много нежности и одновременно печали: «Когда?». Она его стала переспрашивать, как да что, он ей терпеливо рассказывал, ему нравилось ухаживать за больной Марией.

Дети, перетаскав все на плот, приблизились, лица были скорбными, будто они стояли у мертвой матери.

Всегда живая, бодрая и гордая в таком виде она и в самом деле не была их матерью.

Мария Карловна заснула. Николай попросил сыновей помочь одеть ее прямо во сне, чтоб сохранить гордость, а заодно и время.

– Чтоб проснулась и на свежую голову не застеснялась, – Вася надевал джинсы, Шурик натягивал футболку, Гриша надевал кроссовки.

– Вот тебе и первый день отпуска, – курил в сторонке Кузя, которому не разрешили дотрагиваться до священного тела матери.

Решили сделать самодельные носилки из одежды и крупных веток и перенести ее на плот, не ждать пробуждения. Погода стояла что надо, можно было двигаться вперед. И ведь действительно, маршрут был рассчитан по времени. Возможно, сроки можно было перенести, но не очень-то хотелось заиметь новые непредвиденные ситуации или застрять в этой глуши дольше, чем на четыре недели.

Для перемещения Марии Карловны, которая была совсем не Дюймовочка, на плот все-таки понадобился Кузя. Когда мать уложили на ее койку и все облегченно вздохнули, потому что дело по перемещению спящего дорогого тела оказалось потяжелее, чем тащить плот, отец спросил:

– Ты назад или вперед? – обращаясь к Кузе.

– Что я рак, назад пятиться? Я вперед, с вами, с семьей! – рассмеялся сын, сверкая глазами. Отец ничего не ответил, но не стал настаивать и бросаться сумками в реку.