По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

В «Мадонне» Бодлер «дополняет роль Мари ролью девы Марии»[662], вонзая «семь ножей», «хорошо отточенных», «в трепещущее Сердце» любимого существа, – это аллегорическая метафора «самой глубокой любви»[663]. Изучая жизнь По, он дополняет роль творца-мученика, истязая «бедного Эдди», превращая отдельные алкогольные срывы в жизни По в дикое, разрушительное и… созидательное пьянство, своего рода «мнемонический инструмент, энергичный и смертоносный метод работы, соответствующий страстной натуре»

[664] писателя. В самом деле, Бодлер пишет: «Он пил не как гурман, но как варвар, с совершенно американскими манерами и американской экономией времени, как будто выполняя убийственную задачу – как будто в нем действительно было что убивать, a worm that would not die» («червь, которому не дано умереть

»)[665]. Таким образом, Бодлер мучает и одновременно наслаждается мучениями образа По, он садирует писателя, которого к тому же копирует по модели самоистязания. В этой перспективе алкоголизм По предстает противоречивой привычкой – как действие инстинктивное и

просчитанное, цель которого – бесчестье: социальная смерть и неизлечимое разложение тела. «Он убегал в темницу опьянения, видя в ней предуготовление к могиле»[666].

Впрочем, рассказывают, что однажды, собираясь снова жениться (о бракосочетании было объявлено, и когда его стали поздравлять с созданием союза, обещающего ему наилучшие условия для счастья и благосостояния, По сказал: «Возможно, вы видели объявления, но запомните хорошенько: я не женюсь»), он, ужасно пьяный, пришел скандалить среди окружения той, что должна была стать его женой, прибегнув таким образом к своему пороку, чтобы не нарушить клятву, данную несчастной покойнице, чей образ был все еще жив в его памяти и которую он так дивно воспел в «Аннабель Ли». Итак, я вижу, что во многих случаях присутствует тот бесконечно драгоценный факт, что в пьянстве его был умысел: это можно считать установленным[667]

.

Возведение По в мученики предвосхищает отождествление палача и жертвы с очевидными последствиями: По, мученик во плоти, великая жертва нового времени, становится альтер эго французского поэта, приобретая вместе с тем черты садической фигуры. По нападает на коллективное тело Соединенных Штатов в точности так, как Бодлер нападает на женское тело. Но Бодлер усиливает социальное изгнанничество американского писателя, прибегая к нападкам на американское государство. Он бьет по больным местам, вскрывает раны. Очевидно, что он совершает насилие над фантомом американского гения. Истязание образа По неотъемлемо от садизма Бодлера.

Расковыривать болячки, натягивая нить рассказа – приписывая автору характер и несчастья его персонажей, – бередить раны, разрывать швы значит проделывать отверстие. По поводу последних строф одной из пьес «Цветов Зла», запрещенной цензурой в 1857 г., «Той, что слишком весела», французский поэт Мишель Деги замечает: