Читаем По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения полностью

Твоя краса с ее огнем,Как вид прекрасный, взор ласкает;Смех на лице твоем играет,Как свежий ветер ясным днем.Тебя увидевши, прохожийВдруг соблазнен, в миг ярких встреч,Здоровьем рук твоих и плеч
С их ослепительною кожей.Сияют радугой цветаНарядов, на тебе надетых;В ответ рождается в поэтахСветло цветущая мечта.Убор безумных одеяний –Твоей эмблема пестроты,Безумная, внушаешь ты
И ненависть и обожанье.Бывали дни – среди садов,Где я влачил свое бессилье,По мне насмешливо скользилиЛучи с небесных берегов;И блеск земли в начале годаБыл так обиден, что в сердцах
Я мстить пытался на цветахВысокомерию природы[671].

В строфах 5 и 6 изотопические вариации темы растительности, а также повтор лексических и семических элементов предыдущих стихов звучат отголоском сравнений из первой части: «прекрасный сад» отсылает к «прекрасному виду», «солнце» – к «ослепительною» и «сияют». В конце стиха 23 слово «цветок» повторяет концовку третьей строфы. Оно обозначает элемент и напомненный, и напоминающий. Это слово представляет собой предмет воспоминания, последний вводится именем, которое оно напоминает и которое к тому же является приглашением к воспоминанию. Текст предполагает переход от общего к частному и от множественного числа к единственному: «цветы» / «цветок». При этом подразумевается также сокращение пространства: «вид» / «сад», равно как и сокращение временного промежутка, обозначенного в начале второй части использованием архаизма «quelquefois», который употребляется в значении XV–XVI веков: «однажды», «как-то раз»[672]. Сценографическая концентрация поэмы – состоящая в том, что в строфах 5 и 6 продолжается аналогия между женщиной и «видом», чего поэт добивается через детальные описания и сюжетный элемент («бывали дни», «сад», «цветок»), – направлена на то, чтобы продолжить генерализации из первой части: в результате исподволь проводится сравнение между той, «кто слишком весела» и кому посвящена поэма, и растением, которому поэтический субъект «отомстил» за «высокомерие Природы»; через это сравнение обеспечивается переход к третьей, и последней, части текста.

Так, в час ночной, хотел бы я,Покорный страсти сердцем пленным,К твоим красотам вожделеннымСкользнуть бесшумно, как змея,И тело наказать младое,
Грудь синяками всю покрыть,А в лоно острый нож вонзить,Чтоб кровь из раны шла рекою,И в упоеньи до утраЯ мог, сквозь губы те немые,Нежней и ярче, чем другие,В тебя свой яд вливать, сестра![673]
Перейти на страницу:

Все книги серии Научное приложение

По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения
По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

В коллективной монографии представлены труды участников I Международной конференции по компаративным исследованиям национальных культур «Эдгар По, Шарль Бодлер, Федор Достоевский и проблема национального гения: аналогии, генеалогии, филиации идей» (май 2013 г., факультет свободных искусств и наук СПбГУ). В работах литературоведов из Великобритании, России, США и Франции рассматриваются разнообразные темы и мотивы, объединяющие трех великих писателей разных народов: гений христианства и демоны национализма, огромный город и убогие углы, фланер-мечтатель и подпольный злопыхатель, вещие птицы и бедные люди, психопатии и социопатии и др.

Александра Павловна Уракова , Александра Уракова , Коллектив авторов , Сергей Леонидович Фокин , Сергей Фокин

Литературоведение / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги

Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

Барон Жиль де Ре, маршал Франции и алхимик, послуживший прототипом Синей Бороды, вошел в историю как едва ли не самый знаменитый садист, половой извращенец и серийный убийца. Но не сгустила ли краски народная молва, а вслед за ней и сказочник Шарль Перро — был ли барон столь порочен на самом деле? А Мазепа? Не пушкинский персонаж, а реальный гетман Украины — кто он был, предатель или герой? И что общего между красавицей черкешенкой Сатаней, ставшей женой русского дворянина Нечволодова, и лермонтовской Бэлой? И кто такая Евлалия Кадмина, чья судьба отразилась в героинях Тургенева, Куприна, Лескова и ряда других менее известных авторов? И были ли конкретные, а не собирательные прототипы у героев Фенимора Купера, Джорджа Оруэлла и Варлама Шаламова?Об этом и о многом другом рассказывает в своей в высшей степени занимательной книге писатель, автор газеты «Совершенно секретно» Сергей Макеев.

Сергей Львович Макеев

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Образование и наука / Документальное