По Южной и Центральной Африке

Лев, очевидно, только накануне задрал какое-то дикое животное, не то он предпочел бы свежее человеческое мясо. На наше счастье, он был один и к тому же это был лев, а не львица. Львица иной раз убивает просто со зла, даже когда и не голодна.

После полуторачасового подъема африканцы сообщили, что заметили пять хижин машукулумбе. Мы остановились. Слуги отправились на разведку и вскоре вернулись. В поселке они обнаружили всего лишь трех постоянных жителей и трех наших носильщиков-матока.

Нам нечего бояться, наоборот, надо отомстить: убить машукулумбе и разграбить поселок. Этого требуют преступления, жертвой которых мы стали, — твердили наши африканцы.

— Идите сзади и ничего не трогайте. Это не те машукулумбе, которые причинили нам вред, почему же они должны отвечать за преступления своих соплеменников?

Наше появление вызвало в поселке крайнее удивление, особенно у матока. Машукулумбе встретили нас очень недоверчиво и боязливо, но дали моим слугам поесть. Я же стал искать, что бы такое продать, и тут Лееб сообщил мне, что у него на шее еще остался платок. За него мы получили около трех литров земляных орехов.

Поселок назывался Мотокоро.

Мы быстро миновали немногочисленные хижины, затерянные среди лесов и полей, на которых росли кукуруза и тыква. Моя жена — она двигалась медленнее других — ушла вперед, я сопровождал ее. Роза шла с трудом, стараясь превозмогать боль. Однако на убранном поле раны ее снова открылись, и из них выступила кровь. Боль стала невыносимой, и бедная женщин^ не могла больше скрывать это. Взглянув на нее, я увидел, что по щекам ее текут слезы. В этот момент мы проходили мимо костра, разложенного возле одной из хижин. У костра еще сидели несколько моих слуг, двое машукулумбе и трое матока. Я узнал их. Это были самые заядлые забияки, которые дважды грозились бросить нас у Босанго-Касенги, а затем подстрекали против нас машукулумбе. Это они уговорами и угрозами убедили девятнадцать моих слуг бежать. Когда я проходил мимо костра, у меня задрожали руки. Матока же уставились на нас и в особенности на Розу. Впрочем, они, видимо, не задумали ничего дурного. Бросив копья на землю, они последовали за нами, разглядывая следы моей жены.

Что это, не обманывают ли меня глаза? Да, бесспорно, ноги ее кровоточат, так что каждый шаг оставляет след на песке. Не успел я подбежать к ней, чтобы лучше перебинтовать ноги, как африканцы бросились на землю.

— Что вам нужно?

— Господин, мы, дети Мо-Панзы, приветствуем тебя, мы слышали о том, что случилось с тобой, твоей женой и твоими людьми. Сочувствуем тебе и твоей судьбе. Господин, мы хотим помочь тебе.

— Вы мне помочь?

— Да, взгляни на твою жену, она не может дальше идти и только обременяет вас. Вы находитесь еще во владениях машукулумбе, их копья занесены над вашими головами, разреши нам, господин, нести твою жену.

Я не верил ушам своим, не верил этим людям, от которых мы видели только дурное. Еще меньше им верила жена, и мы заковыляли дальше. Примерно через полкилометра на нашем пути встретилась речка. Здесь мы присели отдохнуть и развели огонь, чтобы поджарить земляные орехи. К нашему удивлению, трое матока снова догнали нас.

— Господин, после вашего ухода двое машукулумбе поспешили в Кабораманду, чтобы рассказать о вас. Вас могут преследовать, поэтому разреши нам нести твою жену, чтобы все вы могли идти быстрее. Она не сможет шагать весь день в ногу с вами.

Тут мне пришлось поверить говорившим, хотя я никак не мог объяснить происшедшую в них перемену.

— Вы действительно хотите нести мою жену?

— Да, господин, это так.

— Роза, Роза, ты слышишь, они хотят…

Я не смог договорить. Нагнувшись над ней, я попытался прочесть мысли страдалицы по выражению ее лица. Голова ее легла мне на грудь, она громко всхлипывала, но на этот раз сквозь слезы проступала улыбка радости. Ее страшные муки прекратятся хоть на несколько часов.

Доброта, проявленная этими людьми по отношению к моей жене, показала, что в душе каждого человека живут чувства, заставляющие его совершать поступки, которые мы называем гуманными.

Матока тотчас взялись за дело. Срезали деревцо (оно должно было служить опорой для носилок), набрали пальмовых веток. Роль циновки сыграла выделанная бычья шкура, которой один из них укрывался в холодные ночи Мою жену уложили на эту шкуру, а ее с помощью пальмовых волокон привязали к опоре. Мы помогли носильщикам поднять ношу на плечи, и они двинулись вперед так быстро, что я с трудом поспевал за ними. Кто-то из маток? получил в подарок от убежавшего слуги мой сапог. Теперь он вернулся ко мне, и остаток дня я шел в одном сапоге, обмотав вторую ногу тряпками. Путь наш лежал черен леса и поляны. Каждые 700–800 метров оба дюжих носильщика останавливались передохнуть. Третий матока. более слабый, тащил оружие, продовольствие и кухонный горшок. Далее за ними тянулись мои люди. Только в конце марша, когда носильщики были вынуждены делать более длительные передышки, отставшие начали подтягиваться.