По метеоусловиям Таймыра

– Ну, ты-то уж не подлизываешься…

– А я что… Воюют два лагеря, – почти засыпая, говорил Солонецкий. – И пусть себе воюют, у них там действительно, сплошной асфальт и смог… А мы вот сидим с тобой в зимовье, у чёрта на куличках, дичи поели… Рассуждаем. Для нас с тобой сейчас проблемы защиты природы не существует, потому что кругом на сотни вёрст – снежная пустыня. И покорять вроде нечего, и защищать… А вот выживать надо каждый день. У нас другие проблемы… Может, эта и придёт позже… А пока вот я думаю, если эта пурга надолго, то дело дрянь… Аввакум, у меня там стройка, люди… Аввакум, я для них эту ГЭС строю…

– Спи.

– Устал я действительно…

Солонецкий отвернулся к стене.

Аввакум подбросил дров в печку, накрыл Солонецкого шубой, сел перед приоткрытой дверкой.

Наверное, это хорошо – знать без сомнений, для чего живёшь, подумал он.

А для чего живёшь ты, Алексей Новиков, тридцати лет от роду, сбежавший от проблем мира?

Чтобы постичь истину.

И это для тебя важнее всего. Ибо что значит – жить для людей? Кто знает ответ на этот вопрос? Нужно ли им то, что делает Солонецкий? А если и нужно сегодня, то нужно ли будет завтра?..

А истина нужна всегда.

И жизни человеческой хватает лишь на один шаг вперёд, к истине… И это – счастье.

Он, Алексей Новиков, иначе Аввакум, сделает этот шаг. Не для людей, для себя.

Но кто знает, может быть, знания об этом шаге будут людям гораздо нужнее всех гидростанций, построенных Солонецким.

Но об этом думать нельзя, ибо это – уход от истины…

Аввакум лёг рядом с Солонецким и стал наблюдать за отсветами на стенах, похожими на огненных неведомых зверей…

Глава 14

На следующий день после отъезда Солонецкого Кузьмин подписал приказ об отстранении Сорокина и назначении вместо него Божко начальником управления механизации. Ждал, что Сорокин придёт к нему для объяснений, но тот не появился ни в этот, ни на следующий день. И только когда Божко, сдав участок, пошёл принимать дела, оказалось, что кабинет Сорокина закрыт и ключей нет. Не зная, что делать, Божко позвонил главному инженеру.

– Ломайте, – приказал тот.

– Но как же так…

– Это не квартира, это служебный кабинет начальника управления, которым назначены вы. И больше по пустякам мне не звоните, принимайте решения самостоятельно.

Кузьмин опустил трубку.

Посидел, упёршись ладонями в стол, отбрасывая всё второстепенное и определяя главное, что нужно сделать за эти две недели.

Это был его час. Час, которого он так долго ждал…

Со студенческой скамьи, с первых студенческих практик, сталкиваясь с косностью, неверием, консерватизмом, видя, как пылится на складах новое оборудование, как от безделья перемывают косточки друг другу сослуживцы в отделах, он накапливал злость. Сначала критиковал, выступая на производственных совещаниях и конференциях, по-максималистски веря, что и словом можно изменить положение, но скоро понял: доказывать нужно делом. Своими предложениями по усовершенствованию работы засыпал вышестоящие инстанции. Его хвалили. Его идеям удивлялись. Брались внедрять, но шло время и находилось множество причин, мешающих это сделать. И тогда он пришёл к выводу: для того, чтобы доказать делом, нужно иметь власть и относительную свободу. Он отказался от аспирантуры, удивив этим знакомых, ибо отказывался от благополучия, а это привилегия людей неразумных: прослыл бескорыстным, подвижником, хотя никогда не относил себя к этой категории людей…

И вот наконец пришёл его час.

Он приказал поставить на забой в тоннеле новые буровые станки, которые Солонецкий берёг как резерв. Ввёл четырёхсменную работу в котловане. Выделил новый участок комплектации материалов на основных сооружениях, который должен был снять проблему с неритмичностью работы. И это было только начало задуманных перемен.

Кузьмин спешил, понимая, что начальник строительства дал ему шанс, исходя из каких-то своих соображений. Он знал об угрозе консервации, догадывался, что Солонецкий ведёт свою, непонятную ему, но, несомненно, направленную против этого решения борьбу, в которой любой промах может быть использован сторонниками консервации, поэтому медлить не мог. И верил, что победителей не судят.

Стремительность решений главного инженера ошарашила всех. Безмолвное ожидание их последствий готово было вот-вот взорваться какой-нибудь неожиданностью. Все ждали возвращения Солонецкого. Но природа стала союзницей Кузьмина. Чёрная пурга, гостья в этом году ранняя, отрезала посёлок от мира, и уже никто не мог ему помешать. Главного инженера видели в котловане, в машинном зале, на порталах, в тоннеле. Казалось, он был везде.

Он ещё больше похудел, почернел и охрип.

Вьюжным вечером, когда он сидел в кабинете, один-единственный на всё управление, в коридоре раздались гулкие шаги и вошёл Костюков. Отряхнул снег, поёжился, удивляясь погоде и, раздевшись, присел к столу.