По пути в Лету

Как бы хотелось узнать, помог ли ему Зощенко, отозвался ли как-то на это письмо. Не исключено, что и нет – это было попросту опасно, а Зощенко тогда находился в зените славы, собирался в писательскую командировку на Беломорканал… По иронии судьбы, в 1946 году (через три года после написания «Перед восходом солнца») он фактически был отлучён от литературы, и над ним замаячила перспектива повторить судьбу Тинякова: выйти на улицу с протянутой рукой, отправиться в лагерь, голодать… Зощенко занялся сапожным ремеслом, переводил зарубежную прозу, публиковал её, но фамилию переводчика указывать было не велено… Позже его восстановили в Союзе писателей, снова стали выходить книги, правда, пенсии от государства Зощенко не удостоился, к писательству, по существу, не вернулся. Не смог.

Читая и перечитывая страницы «Перед восходом солнца», на которых описывается бывший поэт Т-ов, я пытаюсь понять, что так поразило Михаила Михайловича. Мало ли было тогда в Петрограде-Ленинграде «потерявших человеческий облик», мало ли бывших дворян и буржуев стали люмпенами. Наверное, жуть вызывало у Зощенко то, что это был человек его цеха – писатель (притом признанный советской властью, которая дала ему корочки члена Всероссийского союза писателей), ставший животным (или стремящийся таковым казаться?), предавший своё звание писателя, растоптавший своё призвание.

«Он имел несчастье прожить больше, чем ему надлежало», – сожалеет Зощенко, вспоминая Тинякова 1912 года, когда он был чист, красив и читал эстетские стихи.

На мой взгляд, Александр Тиняков и был создан природой для вот этой своей жизни, которая была «больше». После. Не будь её, мы бы имели другое представление об истории страны середины 20-х – начала 30-х, о людях, её населявших. Впрочем, о людях – это громко сказано, – Одинокий и остался одиноким. По-настоящему одиноким, единственным в своём роде. Не прятался, как Александр Добролюбов, в Узбекистане, не убил себя, как, видимо, понявший, что писать ему свободно уже не дадут, Есенин, не пытался наводить мосты к чуждой ему идеологии, как Булгаков, не продался за пайки, дачи и квартиры, как большинство перетёкших из одного социального строя в другой литераторов. Тиняков остался свободным в отличие от них и от того приспособившегося Одинокого, что выведен в романе «Остромов, или Ученик чародея».

Сентябрь 2011

Дед с глазами подростка

Эдуарду Лимонову исполняется 70 лет.

В это не верится. Для меня он по-прежнему, с тех пор как впервые увидел его лет пятнадцать назад, моложавый мужчина за сорок, и даже бородка клинышком, которую Эдуард Вениаминович завёл в тюрьме, его не старит… А с другой стороны, о Лимонове я узнал ещё в детстве, лет в восемь-девять, и тогда уже он был взрослым и чуть ли не конченым человеком.

И вот мне, тогдашнему октябрёнку, за сорок, а тогдашнему тридцатилетнему Лимонову – семьдесят.

О Лимонове я узнал так. Родители выписывали много газет, журналов, в том числе и «Литературку». Интересные материалы отец зачитывал вслух. И однажды прочитал статью «Человек на дне», в которой рассказывалось об эмигранте, гибнущем в Америке и написавшем об этом книгу «Это я – Эдичка».

Статья эта (она наверняка где-то хранится в папочке у родителей рядом со статьями Щекочихина, расследованиями Гдляна и главами «Таёжного тупика» Василия Пескова) была абсолютно советской, кляла тех, кто рвётся на Запад, американские «голоса», сионистскую пропаганду. Но в то же время она была уникальна. Во-первых, сквозь авторское презрение, почти полное отсутствие цитат из той книги, которая стала поводом для написания «Человека на дне», было видно, что книга и её автор – явление, а во-вторых, сам факт рассказа о том, как живут наши эмигранты, был в то время событием. Обычно они просто исчезали для большинства советских людей. Был Солженицын, а потом исчез, были Виктор Некрасов, Анатолий Гладилин, Василий Аксёнов – и тоже бесследно исчезали. А про десятки тысяч неименитых эмигрантов советские люди и не подозревали. Хотя и чувствовали эту катящуюся с родины волну.

Задыхающихся в том позднебрежневском Советском Союзе было очень много. Пожалуй, лучше всего такой типаж показан в фильме Глеба Панфилова «Тема». Роль Станислава Любшина… Не все стремились уехать за рубеж, кто-то эмигрировал на БАМ, в Норильск, в Среднюю Азию, в лесники…

Автор «Человека на дне» был уверен, что Эдуард Лимонов потерял свою родину навсегда. Да и вообще, что дни антигероя его статьи сочтены. Но Лимонов стал известным и успешным писателей на Западе, а в начале 90-х вернулся в Россию и принялся проповедовать лево-правые идеи (теперь этот термин уже почти прижился, а тогда от него закипало в голове). Поначалу Лимонова часто показывали по ТВ, приглашали на разные ток-шоу, а потом, когда капитализм у нас укрепился, всё реже и реже.