По серебряному следу. Дворец из стекла

Хидео на удивление хорошо воспроизвел пронзительный писк крысы – условный знак, что все спокойно, – и Лиса, спускаясь за ним по мрачным ступеням, вспоминала все те истории, что рассказывали в Виенне о преданных забвению врагах аустрийских императоров. В камерах без окон от голода умерли даже несколько членов семьи тогдашней императрицы, в то время как их родственники в двух шагах отсюда устраивали балы и приемы. Аустрийская династия была печально известна своими интригами и политическими убийствами, и Амалия Аустрийская продолжила эту традицию, позволив матери и известному своей жестокостью дяде похитить собственного сына. У тебя, Лиса, будет дочь! Нет, сейчас ей нужно об этом забыть. Не то время, чтобы рассказывать Джекобу о своей беременности. Сначала надо его освободить. Надежда скоро увидеть его заставляла ее спотыкаться на темных ступенях.

В темноте внизу кто-то закричал. Нет, это не Джекоб. Или все-таки он?

Хидео ждал у подножия лестницы – всего лишь силуэт во мгле. За опорами сводов открывались два прохода. Хидео махнул в сторону того, что был напротив лестницы. На стенах висели несколько ржавых фонарей, но свечей в них не было. Новые хозяева Виенны обходились без света. К счастью, Лиса тоже, а Хидео подманил парочку светящихся бабочек со своей кожи. Они крались вдоль грубо отесанных стен и камер – зарешеченных каменных дыр, – а попадающиеся им на пути крысы явно никого не могли сделать невидимым. С трудом верилось, что до императорского дворца отсюда рукой подать.

– Джекоб? – Она уже не могла сдерживаться.

– Он тебя не слышит, кицунэ, ты забыла? – мягко напомнил из тьмы Хидео. – Но как только мы его найдем, я запущу в его камеру крысу, и он сможет видеть и слышать тебя. – Он говорил так терпеливо, словно и не объяснял ей это уже добрый десяток раз.

Четыре красных числа… Заключенный в камере номер четыреста девятнадцать спал – наверняка самое разумное, чем здесь можно заняться. Это был юный гоил, и Лиса задалась вопросом, что привело его в эти мрачные камеры. Со следующими арестантами все было просто. В камерах четыреста двадцать три и четыреста сорок сидели человекогоилы. Не иначе схваченные Кменом предводители мятежных армий. Один ходил из угла в угол, а другой, вцепившись в решетку, отделяющую камеру от коридора, так свирепо сверлил взглядом тьму, что Лиса все еще ощущала его взгляд и когда камера осталась позади. У него только правый глаз был золотым, левый – карим, а в изумрудно-зеленой каменной коже, как у многих из них, виднелись вкрапления остатков кожи человеческой.

Были еще две камеры.

Та, что под номером четыреста пятьдесят семь, оказалась пустой, и на какой-то ужасный миг Лисе представилось, что Джекоб умер здесь, но потом она увидела, что Хидео оборачивается к ней с улыбкой. А там – он. Живой и здоровый, насколько она могла разглядеть в окружающей их темноте. Он лежал на нарах, неподвижно глядя в потолок.

Лиса подкралась к двери в камеру.

Она нашла его. Но то, что он не видит и не слышит ее, вызывало очень странное ощущение. Едва Лиса об этом подумала, как Джекоб сел, и она уже понадеялась, что он, по крайней мере, чувствует ее присутствие, но тут Хидео взял ее за руку.

Шаги. Со стороны лестницы.

Джекоб встал и подошел к решетке. Лиса вытянула руку, чтобы коснуться его, но Хидео оттащил ее за столб арки.

Голос, гулко разнесшийся по коридору, Лиса знала слишком хорошо. Он пробудил ужасные воспоминания – о Джекобе с пулей в груди и свежевырытой могиле.

– Ваше высочество. Вы приходите сюда третий раз за два дня! Ваш отец этого не одобрит.

Хентцау. Цепной пес Кмена состарился, если так можно сказать о гоиле. На каменной коже не бывает морщин, а тела их остаются сильными даже в глубокой старости. И все же левый глаз Хентцау был мутным, как у слепца, – слишком много дневного света на слишком многих полях сражений, – и правую ногу он приволакивал – вечное напоминание о Кровавой Свадьбе его короля. Лиса прижалась к прохладному арочному столбу с благодарностью за предоставленное укрытие, пусть и понимала умом, что по-прежнему невидима.

Мальчик рядом с Хентцау словно сошел с портрета в холле гостиницы. Кохан… На отца принц походил только цветом кожи. Ни крепкого телосложения отца, ни гоильских каменных волос, да и с матерью так же мало общего. У сына Амалии были каштановые волосы и красота Темной Феи. Дети, зачатые человеком и гоилом, рождались без кожи и проживали обычно лишь несколько мучительных часов. Фея же дала сыну своего неверного возлюбленного не только кожу, но и собственную красоту.

Хентцау держал в руке фонарь. Глаза у Кохана были не золотыми, а зелеными, как у Феи.

– На колени, Бесшабашный! – рявкнул Хентцау, когда принц остановился у камеры Джекоба. – Даже генералам его отца не позволено смотреть на него сверху вниз.

Лиса ожидала, что Джекоб посмеется над этим приказом. Но, к ее удивлению, он, не протестуя, опустился на одно колено, сравнявшись с принцем по росту, за что тот вновь одарил его улыбкой.